Penser l'impossible avant tout... Do what the fuck you want to (с)
Название: Escape
Автор: Птичка на проводе
Артер: Kyanite
Бета: Kyanite
Размер: макси, 27915 слов.
Пейринг/Персонажи: Юрий Плисецкий/Отабек Алтын, Юрий Плисецкий/Жан-Жак Леруа, Виктор Никифоров/Юри Кацуки (фоном). Мила Бабичева, Кристоф Джакометти, ОМП
Категория: слэш
Жанр: посткон, драма, сонгфик, анст.
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика, нехронологическое повествование.
Краткое содержание: Юрий вполне счастлив с Отабеком — все пять лет их идеальных во всем отношений. Но почему-то все равно сбегает с собственной свадьбы.
Примечание: автор почесал все свои хотелки в плане музыки, так что вам придется смириться с его дурным музыкальным вкусом. Правда, Wings of Icarus Яндекс не нашел, так что тем, кто желает ее послушать, придется спросить у ВК.
здесь плейлист
Размещение: после завершения феста с ссылкой на автора.
Ссылка на скачивание фика: yadi.sk/i/j91tshcO3Ko6MW
Ссылка на иллюстрации: yadi.sk/d/ebWJiDsx3KkVjm
1.
В зале вылета аэропорта Вантаа было немноголюдно — утренний поток желающих улететь уже иссяк, а до вечернего было еще далеко — и почти тихо: только сообщали о начале регистрации на рейс, да иногда какая-нибудь заботливая мамочка звала своего зазевавшегося отпрыска; в основном же все были заняты своими гаджетами, багажом и кофе в картонных стаканчиках.
— Куда летит ближайший рейс?
Девушка за стойкой «Финнэйр» удивленно подняла брови, глядя на явно нервничающего блондина в белой рубашке и галстуке-бабочке, но при этом в накинутой поверх черной толстовке — что за странные вопросы? — но, глянув на экран компьютера, ответила на английском с профессиональной вежливостью:
— Цюрих в тринадцать ноль пять.
— Цюрих? — переспросил блондин. — Блядь… — он нервно потер лоб.
— Следующий — Барселона тринадцать пятнадцать.
— Нет, — блондин мотнул головой, — лучше тогда Цюрих… Мне один билет. — На стойку шлепнулись паспорт и банковская карта.
— Эммм… — девушка посмотрела на него с тем же удивлением и легкой опаской — может, он сумасшедший? Или… забивая данные паспорта, она на всякий случай продублировала их службе охраны.
— Вы будете брать билет обратно? — поинтересовалась она.
— Нет, — качнул головой блондин. — Не буду.
— На это направление есть еще один рейс на два часа позже, зато билеты там дешевле, потому что это совмещенный рейс двух компаний…
— В тринадцать ноль пять, — не дал ей договорить блондин. — Могли бы вы поторопиться… Минтту? — прочел он на ее бейджике.
— Да, конечно. — От службы безопасности пришло сообщение, что гражданин Российской Федерации Плисецкий Юрий Сергеевич — это имя показалось девушке смутно знакомым — ни по каким криминальным сводкам не проходит. — Пожалуйста, ваш билет. Стойка регистрации пятьдесят шесть.
— Спасибо, — блондин резко развернулся и, надвинув на глаза капюшон толстовки, зашагал прочь…
You would say anything
You would try anything
To escape your meaningless
And your insignificance…
…Около соседних ворот рейса в Анталью, позвякивая бутылками в фирменных пакетах дьюти-фри, шумно переговаривалась толпа летящих на отдых с огромными чемоданами, не менее огромными женами и серьезными белобрысыми детьми финнов. Юра, ожидая своей очереди на посадку, подумал, что, наверное, стоило бы тоже купить что-нибудь покрепче — сейчас бы это точно не помешало, чтобы руки перестали уже дрожать а колени подгибаться, словно они ватные, но алкоголь никогда особо не помогал ему успокоиться, да и отношения с ним у него были не сказать, чтобы очень тесные…
Мимо, шурша упаковками с чипсами и громко переговариваясь, прошла группка финских детей, и одна из них — тощая девчонка с кучей косичек на голове — быстро глянула на него и тут же что-то зашептала на ухо идущей рядом подружке. Узнала, что ли? Юра сильнее натянул капюшон толстовки на голову и для верности отвернулся, продолжая чувствовать на себе любопытный взгляд. Хорошо, что ворота на Цюрих открылись, и скоро подошла его очередь прикладывать посадочный талон к сканеру. На турникете загорелся зеленый огонек. Глядя на него, Юра судорожно вздохнул — еще не поздно повернуть назад и, включив телефон, позвонить и сказать, что скоро будет… Он сильнее вцепился пальцами в так и норовившую съехать с плеча лямку рюкзака и решительно зашагал по ведущему к самолету рукаву…
Его место оказалось около окна, что устраивало более чем — никто не будет тревожить походами в туалет, и можно, не дослушав инструктаж стюардесс, отгородиться от всего мира волосами и, воткнув в уши вкладыши наушников, включить плеер, чтобы музыка мешала думать о том, кого он оставляет за бортом самолета. И не давала жалеть об этом… и реветь, как гребаная баба-истеричка, прислонившись лбом к холодному стеклу иллюминатора…
Why can't you just love her?
Why be such a monster?
You bully from a distance
Your brain needs some assistance…
*
— Итак, — Виктор поднял бокал и улыбнулся, — давайте выпьем за еще одну пару, которая скоро пойдет по нашим с Юри стопам!
— Еще скажи, что мы это с вас вообще скопипастили, — проворчал сидящий на другом конце стола Юра. — Как все эти журналюги пишут.
— Возможно, так оно и есть, — лукаво улыбнулся тот.— Эй, ну я же шучу! — быстро добавил он в ответ на его злой взгляд.
— Сам ты дурак и шуточки у тебя такие же.
— В самом деле, Вик, — влез в назревающий скандал двух чемпионов Джакометти, — по этой тропинке и до вас ходили, и не раз, так что она, — он хохотнул, — достаточно хорошо утоптана.
— И уже больше похожа на дорогу. — фыркнула Мила.
— Шестиполосную автомагистраль, — Пхичит навел камеру телефона на Юру и Отабека. — Шикарно получились, — прокомментировал, сделав снимок.
— Хайвэй, — добавил Гоша, — такое ощущение, что из натуралов тут только я и Мила…
— И это говорит человек, макияжу которого завидуют все девушки-одиночницы…
— Хэй, это только образ, тебе ли не знать со своими стразами на всех местах!
— …подпишу как… м-мм... «Предсвадебные посиделки». О, уже и лайки посыпались!
— Заебали, — Юра демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно, на горящее красным и золотым от садящегося солнца море. — Своими шутками тупыми. И «Инстой» тоже.
В Хельсинки, чтобы подать документы для регистрации брака, они с Бекой должны были ехать одни, но за ними со словами: «Вы же с документами накосячите наверняка, я все лучше знаю!» увязался Виктор с — куда же без него — Кацуки. А потом еще и Мила изъявила желание, потому что «вообще-то мы тоже не посторонние!» и Гоша, и изначально планируемая как романтическая, поездка начала стремительно превращаться в балаган с «да ну ваши машины, есть же «Аллегро», как раз бухлом затаримся в дьютике!». И уж совсем в цирк с конями она превратилась тогда, когда в холл отеля вплыл, сияя улыбкой направо и налево, Джакометти с Пхичитом на прицепе — «Ну, они же тоже друзья!», — пожал плечами Никифоров. В общем, побыли вдвоем, ага. Юра откровенно бесился от восторженных воплей Виктора, скользких шуточек Криса и постоянного щелканья камерой Чуланонта, и даже объятия Бека и его спокойное: «Юр, забей и расслабься, пусть делают, что хотят», не помогали — в магистрате, отвечая на вопросы анкеты и чиновника, он нервно дергался и отвечал невпопад, а потом и вовсе замолчал, насупившись, предоставив Беке все делать самому. И, разумеется, выйдя на крыльцо под нестройное и чуть хмельное: «Поздравляем!» и «А теперь в ресторан!», никакой радости от того, что они с Бекой скоро — наконец-то — поженятся, не испытал, хотя вроде и должен был. Наоборот — хотелось послать всех к чертовой матери, тем более, что они явно нарывались, вот, например, как сейчас.
— Юр, — еле слышно и щекотно выдохнул в ухо Отабек, сжимая под столом его колено, — ну, не злись…
— Юр, — услышавшая это Мила легко толкнула его в плечо, — Ну, мы же любя-я!
— Мы на самом деле за вас рады, — искренне и светло улыбнулся ему Юри.
— И даже, похоже, больше, чем вы сами, — хохотнул Гоша. — Так что давайте на самом деле выпьем уже!
— Да давно пора, — Мила с готовность подняла свой бокал, — и без пафосных речей! — сказала уже открывшему рот Никифорову.
— Эй, я на правах практически старшего брата и наставника! — оскорбился было тот. — Хотя… ладно, оставлю до свадьбы.
— Я тебя не позову тогда.
— Ты не позовешь, так Бек пригласит, — широко улыбнулся хмурому Юре Виктор, — Ну, — провозгласил он, — за Алтына и его алтынным*!
— Ура! — подхватил нестройный хор голосов.
— Наконец-то они от нас отстали, — выдохнул Юра, когда за ними закрылась дверь номера, оставив в коридоре не совсем трезвый смех и «слушайте, а ведь тут где-то рядом есть клуб!». — Такое ощущение, что у них всех весеннее обострение началось, — пробурчал он, стаскивая кеды.
— Они просто веселятся, Юр, — улыбнулся Отабек, включая настольную лампу. — Пусть. Они имеют на это право.
— А я на что право тогда имею, кроме как слушать, как Витька учит Криса петь про топор из села Кукуево? — Юра раздраженно бросил куртку в кресло и принялся расстегивать рубашку — Ты мне, между прочим, обещал, что мы будем вдвоем!
— Ну, — Отабек подошел к нему и обнял за талию, притягивая к себе, — сейчас мы как раз вдвоем, — сказал в прикрытое волосами ухо. Его горячие ладони скользнули Юре под рубашку и, легко царапнув соски, спустились к поясу джинсов. — И кровать у нас кинг-сайз… — одна из них скользнула под ткань и легко сжала его член.
— Бек… — Юра положил ладони поверх его рук, — я… мне бы в душ… сначала. Ммм?
— Можем потом сходить вместе, — вторая ладонь присоединилась к первой.
— Бека… — Юра напрягся, — пожалуйста… — в его голосе снова послышались нотки раздражения.
— Хорошо, — тот нехотя отпустил его. — Могу тебе спинку потереть, — предложил он, внимательно следя, как Юра раздевается.
— Знаю я твое «потру» и что оно значит, — ворчливо сказал тот, избавляясь от джинсов и проходя в ванную — вполне в стиле пятизвездочного отеля просторную и потрясающую воображение. И с дебильной резиновой уточкой зеленого цвета, восседающей на бортике ванны — финны, что с них взять. Странная нация все же, но их можно истово полюбить только за то, что они разрешают зарегистрировать у себя, пусть и не без кучи бумаг и бюрократических проволочек, однополый брак граждан другого государства… Вернее, даже двух разных государств, в одном из которых про такое принято говорить только шепотом, а в другом — вообще молчать.
Юра со вздохом подставил лицо под теплые струи и потянулся за гелем для душа — как и положено, понтовым и с надписью «SPA». Пахнущая ванилью пена смывала не только пот, но, кажется, и усталость и раздражение от сегодняшнего суматошного дня. Настроение Юры стремительно улучшалось, и он совершенно точно не стал бы возражать, если бы Бека присоединился к нему и потер ему спину… даже если бы не потер ее вовсе — давно они не трахались в душе…
— Эй, — крикнул он, чуть прикрутив воду, — ну так как насчет спинку потереть??А? Бе-ека!!!
Однако тот не спешил отзываться — что за фигня такая, уснул, что ли? Юра быстро ополоснулся и, натянув халат и небрежно замотав волосы полотенцем, вышел в номер.
— Да, апа… все хорошо…— Отабек сидел на краю кровати с телефоном у уха. Юра тихо сел рядом и легко провел ладонью по его напряженной спине — тот вздрогнул от неожиданности, но тут же коротко улыбнулся, перехватывая и сжимая его ладонь. — В Хельсинки сейчас… по делам … Мы в магистрат заявление подавали на разрешение для вступления в брак… Да, тут можно. Апатай, — он нахмурился — увидев это, Юра прикусил губу, — нет, нельзя просто…потому что мы сами хотим… Нет, не только Юра, — Отабек, словно извиняясь за это, сжал Юрину ладонь — тот в ответ дернулся нервно и поморщился, — я тоже хочу, апа… Я понимаю, тебе это тяжело понять, но все же…Я не знаю, когда, сейчас дел много…хорошо, я попробую вырваться. Ты тоже всем привет передавай… сау болыңыз**, я тебя тоже люблю. Ты уже помылся? — спросил Юру, отложив телефон на тумбочку.
— Да, я тебя звал.
— Тут просто мама позвонила, и я…
— Я понял уже. — Юра посмотрел на свои босые ступни, утопающие в ворсе ковра ступни и вздохнул.
Это было самым больным — как к их отношениям отнеслась семья Отабека. Замечательно и чудесно, и тетя Роза — мама Беки — встречала Юру как родного каждый раз, когда он приезжал в гости, и закармливала его всякими вкусностями. Ровно до того момента, как они рассказали — вернее, Бек рассказал им, хоть Юра и говорил, что не надо, — что они не просто друзья… И все сразу поменялось, потому что его родители решили, что это Юра сбил их сына с пути истинного, хотя Бек и сказал им, что это он первый влюбился, еще в тринадцать лет, и вообще никуда со своего пути не сбивался. Но помогло это мало — его отец с тех пор с ним не общался, как и братья, а мама — только со слезами. Юра же вообще стал персоной нон грата — не то, что бы его это волновало, в общем, хотя… было все же неприятно, и еще он иногда чувствовал себя виноватым перед Бекой за это — что тот влюбился в него, а не в какую-нибудь Айгуль или там Ляйсан…
— Бека?— Юра провел кончиком указательного пальца по складке между его бровями, тревожно заглянул в глаза, — у нас же все хорошо, правда?
— У нас все отлично, — Отабек улыбнулся — вымученно, как показалось Юре — обнял его и поцеловал. — Все просто замечательно, — выдохнул губами во влажные волосы на виске, — И мы скоро поженимся, как и хотели.
— Да, — Юра обнял его за шею и прижался плотнее, — как хотели. Я тебя люблю.
— Я тебя тоже.
У них действительно все прекрасно и замечательно, даже несмотря на родителей Беки, и то, что последний год был пиздец непростым для обоих. Они все так же любят друг друга, и Юра все так же плывет и тает, когда ладонь Отабека зарывается в волосы на его затылке и сгребает их в горсть — то сильно, почти на грани боли, то легко, оглаживая кончиками пальцев кожу за ушами. И заводится от этого, и трется, как кот, щекой о грубую джинсовую ткань, и тянется к пряжке ремня и молнии. И тянет нетерпеливо вниз все и сразу, целуя твердый живот, спускаясь ниже, зарываясь носом в темные жесткие волосы в паху, и сползает вниз на ковер, чуть ли не выпадая из халата, обхватывая губами головку и сразу же заглатывая почти на всю длину, повинуясь все той же перебирающей волосы у него на затылке ладони. И сам заводится от этого и тихих хриплых стонов еще больше — так, что перед глазами все плывет, и выдыхает с облегчением, когда Отабек за плечи тянет его вверх, и когда его ладони ложатся на его бедра, а язык кончиком проходится по выступающим ребрам. И выпутывается нетерпеливо из совсем перекосившегося халата, одновременно жадно смотря, как Бек избавляется от джинсов и рубашки, и обвивает руками его крепкую шею, а ногами бедра, вплотную притираясь своим стояком к его, и вздыхает почти с облегчением, когда пальцы надавливают на вход. И, падая спиной на матрас, сам тянется за валяющимся на тумбочке флаконом смазки и разводит ноги — широко, насколько позволяет растяжка, и приглашающе. И сам двигает бедрами навстречу аккуратным толчкам, и просит, вцепляясь в плечи и захлебываясь стонами — сильнее, еще, пожалуйста, Бека, еще! И его мир, перед тем, как взорваться и обрушиться, как всегда сужается только до горящих темных глаз и обжигающих губ…
И потом лежит, разморенный и полусонный, головой на влажном животе Отабека, слушая, как постепенно выравнивается стук его сердца, жмурясь и чуть ли не мурлыча довольно, когда его пальцы снова зарываются ему в волосы, и тихо смееясь, когда Бека говорит, что, пожалуй, да — их безумную компанию однозначно надо, как и советовали в брачном агентстве («Это последняя тенденция, молодые люди!»), вывозить в Лаппеенранту, чтобы они не нашли себе приключений на задницу. И отвечает ленивым поцелуем и согласным мычанием на «Давай завтра туда махнем вдвоем?». И засыпает, как всегда, обняв руку Беки.
У них все хорошо.
У них все просто замечательно.
Но почему-то Юру даже во сне преследует ощущение надвигающегося пиздеца.
*
It doesn't matter where I have gone
I just can't afford to
Pay for all the mistakes
that you have made
It's about time I was paid...
— Дамы и господа, наш самолет приземлился в аэропорту города Цюрих…температура за бортом… просьба не вставать со своих мест до полной остановки…
Шагая за толпой пассажиров к выходу в город, Юра достал из кармана толстовки телефон и повертел его в руках, размышляя — включать или нет? По идее, надо бы словить вай-фай и сориентироваться по отелям и вообще… Как-то решить — куда дальше, а с другой стороны… Он поморщился, представив количество сообщений о пропущенных звонках — может, просто местную симку купить? Все же решившись, он глубоко вдохнул и нажал кнопку на торце — экран послушно сверкнул заставкой с тигром, и практически сразу, как и ожидалось, посыпались смс: от Виктора, Юри, Милы, Гоши, Фельцмана… и еще с одного номера.
«Юр, ты где?»
«Что случилось?»
«Юра, ответь»
«Юра, тут все с ума сходят»
«Юра, пожалуйста, дай о себе знать, я волнуюсь»
«Ну хорошо, тебе срать на меня и то, что я чувствую сейчас, но другие причем?»
«Юра»
«Мать твою за ногу»
«Юр…»
Остановившись посреди людского потока и не замечая, что его толкают со всех сторон, Юра тупо прокручивал ленту сообщений вверх-вниз — слова сливались в одно темное пятно. В горле стоял предательский комок, а на душе явственно скреблись кошки, и безумно хотелось позвонить и сказать, что дурак и мудак, и снова сначала сделал, а потом подумал — зачем, забери меня отсюда, нет, не забирай, я сам прилечу, а ты просто встреть, дома встреть, я очень домой хочу, и чтобы все было так, как раньше…
Только как раньше — Юра знал — уже не будет…
Шмыгнув носом, он провел пальцем по фотографии на экране, словно извиняясь, и набрал совершенно другой номер.
— ТЫ!!! Ебаный ты дебил! — закричали ему в ухо после первого же гудка. — Как ты посмел вообще такое сделать, да еще и…
— Мила, — прервал он поток гневных слов, — так было надо.
— Кому, блядь, было надо? — снова взвилась она. — Беке? Всем нам? Ты, самовлюбленный долбоебище! Ты вообще понимаешь, что…
— Бабичева, помолчи минутку, — Юра, получив очередной болезненный тычок в спину и недовольный взгляд, наконец, отошел в сторону. — Просто скажи ему…
— Вот сам и говори! — на том конце что-то зашуршало. — Ты где вообще?
— Я… — Юра вздохнул и прикрыл глаза, — не важно… Но со мной все в порядке…
— Юра? — другой голос — чуть хрипловатый, знакомый каждой модуляцией — заставил вздрогнуть и чуть не выронить телефон. — Юр, мать твою, почему ты…
Не ответив, он быстро нажал на кнопку выключения и, засунув телефон в карман толстовки, быстро зашагал к выходу из терминала.
— Хэй! — раздалось за его спиной, когда он вышел из зала прилета и зашагал к стоянке такси. — Плисецкий? Вот это встреча!
— Макс? — обернувшись, Юра увидел высокого небритого парня в яркой парке. — Ты что здесь делаешь?
С Максом Ставинским — пианистом и композитором, хорошо известным в определенных кругах — он познакомился пару лет назад, когда оба были приглашенными звездами на рождественском шоу Джакометти. Тогда-то они и сошлись — не так, чтобы называться близкими друзьями, но, чтобы раз в несколько месяцев обмениваться сообщениями в соцсетях и лайкать друг друга в «инсте» или поболтать ни о чем при редких встречах — вполне. И еще от Макса, как от профессионала, спокойно принимались замечания типа «Юр, я тут транслу соревнований смотрел — все классно, но ты пару раз в музыку не попал».
— Прилетел с гастролей вообще-то, — кивнул тот на стоящий рядом чемодан, поверх которого лежал чехол для одежды. — Из Японии. А вот ты тут как оказался? Крис вроде болтал, что на вашу с Отабеком свадьбу собирается? Или, — он усмехнулся, — вы уже отгуляли и летите в романтическое путешествие?
— Нет, — Юра поморщился, — я тут один…
— Вот как? — Макс удивленно поднял рыжеватые брови. — Что-то случилось?
— Да так… — Юра как можно безразличнее пожал плечами. — Все отменилось.
— Понятно… поругались, голубки? Ничего, — Макс похлопал его по плечу, — еще помиритесь, вы же не можете друг без друга, знаю я вас…
— Ага, — Юра отвел взгляд, — не можем… Ладно, — кивнул он, — пока, рад был встрече.
— Угу, я тоже… Кстати, у меня тут тачка на парковке, могу тебя до отеля подбросить.
— Нет, — покачал головой тот, — спасибо, но я сам…
— Плисецкий, твою мать… — закатил глаза Макс, — ты как всегда... Мне все равно по пути, так что давай, переставай выпендриваться, прима, и пойдем, — он подхватил свой чемодан и пошагал к паркингу, бросив через плечо — не отставай!
Юра вздохнул — вот, блин, встретил его на свою голову! — но нехотя поплелся за ним.
— Ну, — устроившись за рулем «Рено», Макс повернулся к нему, — говори адрес отеля.
— Да я… — Юра пожал плечами, — ты меня просто до центра подбрось, а я там уже сам разберусь…
— Та-ак… — тот нахмурился и серьезно смотрел на него. — Давай-ка, выкладывай, что у тебя случилось.
— Все нормально у меня, с чего ты вообще…
— Плисецкий, — прервал его Макс, — тебя в детстве, что, не учили, что врать плохо, особенно если ты этого нихрена не умеешь? У тебя лицо… все перекособоченное, да и общий видок тоже как у… Это новая мода такая? — он кивнул на толстовку Юры. — Кстати, бабочка с толстовкой вообще никак. Так что еще раз — переставай выпендриваться и изображать из себя…
— Я не выпендриваюсь, — Юра с преувеличенным вниманием разглядывал отстрочку на своем рюкзаке, — просто... сам со всем разберусь.
— Уверен? — недоверчиво хмыкнул Макс.
— Блядь, — Юра поднял глаза и посмотрел на него, — да какое тебе-то дело вообще до того, что у меня случилось?
— Совершенно никакого, — Ставинский сел прямо и завел машину, — тем более, что я после перелета спать хочу дико, — сказал он, выруливая с парковки.
— Ну вот тогда и отвали от меня уже!
— Я бы с радостью, — кивнул Макс, — но я же тебя знаю, Плисецкий: ты в таком состоянии, да со своим языком и характером запросто влипнешь в какое-нибудь дерьмо.
— Может, — Юра криво усмехнулся, — я именно этого и хочу?
— Знаешь, мне кажется, что ты уже в него влип, м? — Ставинский вопросительно посмотрел на Юру — тот поджал губы и ничего не ответил. — Так что давай все же ко мне, а завтра, если захочешь — переселишься в отель.
Квартира Макса располагалась почти в центре Цюриха, на последнем этаже старого дома, куда подниматься нужно было или по узкой крутой лестнице — «Тут ночью надо аккуратнее, особенно в подпитии» — или в тесном, едва умещающим двоих пассажиров, лифте. Небольшая и словно необжитая — видно было, что хозяин здесь практически не живет, бывая только наездами, собственно, как и они с Бекой в их квартире на Ваське. И тем удивительнее было увидеть стоящий посреди гостиной белый рояль — единственный предмет из всего скудного интерьера, который хозяин, едва переступив порог и небрежно толкнув чемодан в угол, принялся любовно протирать от пыли, кивнув Юре в сторону другой двери:
— Располагайся, там гостевая спальня, и в шкафу все, что нужно! Ванна прямо по коридору.
— Спасибо.
Спальня больше походила на хранилище различного хлама — пожелтевшие от времени нотные тетради, стопка дипломов в рамках, упаковки гитарных струн вперемешку с книгами и дисками на полках и подоконнике — но зато из окна открывался потрясающий вид на близлежащие черепичные крыши и блестящую гладь озера между ними. Правда, любоваться им не было ни сил, ни желания — Юра, вынув все еще выключенный телефон из кармана, положил его на подоконник, и, не раздеваясь, упал на продавленную кушетку, уткнувшись лицом в пахнущую лавандой и пылью подушку. Было до жути тошно и пусто, и в горле снова, мешая дышать, разрастался комок, и рыдать хотелось так, как он не плакал никогда — даже в детстве…Даже когда — Юра громко всхлипнул — хоронил дедушку…
Проснулся он поздно, судя по заливающему комнату солнцу, и тут же услышал звуки фортепиано, доносящиеся из соседней комнаты. Пригладив волосы и раздраженно потерев стянутую кожу на щеках — он все-таки разрыдался вчера, стараясь всхлипывать и шмыгать носом как можно тише — Юра вышел в гостиную: Макс, взъерошенный и в надетой наизнанку футболке, уже сидел за роялем, сосредоточенно глядя на черно-белые клавиши.
Юра, привалившись плечом к косяку, внимательно слушал — мелодия чем-то напоминала «Аллегро», под которое он катал произвольную в первом своем взрослом сезоне… Когда он выиграл финал Гран При и познакомился с Бекой…
— Классная музыка, сам написал? — спросил он, когда Макс закончил играть.
— Нет, — тот развернулся к нему на вертящемся стуле, — это Тончи Хульжич, хорватский композитор. Тебе понравилось?
— Я же сказал, — Юра сел в стоящее в углу кресло с облупившимися кожаными подлокотниками — классная.
— У меня где-то диск его есть, — Макс опять повернулся к клавишам, — возьми себе, может, решишь прогу поставить.
— Если я вообще их буду ставить, — Юра нервно дернул плечом.
— Решил бросить фигурное катание? — тот снова крутанулся на стуле к нему. — Серьезно?
— Не знаю пока еще… Может быть.
— Плисецкий, — Макс пристально посмотрел на него, — может, ты все же скажешь уже, что с тобой происходит такое?
— Полный пиздец, — Юра отвел взгляд.
— Я это уже понял. А конкретнее?
*
Так было уже — пять лет назад, почти шесть — когда Виктор свалил к Кацуки в Японию, а Юра, как дебил, увязался следом, чтобы вернуть легендарного многократного, и больно получил в итоге по своему заносчивому носу и самолюбию. И еще программу, которую он одновременно и ненавидел, и любил, как и поставившего ее Никифорова.
Но вроде с тех пор мозгов у него прибавилось, да и то непонятное болезненное чувство к Виктору прошло — не без участия Беки в обоих случаях — и вот снова что-то внутри него дрожит мелкой противной дрожью и заставляет нервничать и психовать...
— Это просто усталость, — сказал ему Фельцман после закрытой тренировки перед Миром — Юра ее завалил почти что полностью, ни одного прыжка не сделал нормально, и чуть не сорвался из-за этого в истерику прямо там, на катке, перед всеми.
— Вот сейчас все закончится, и отдохнешь, — Лилия сунула ему под нос стаканчик с чем-то вонючим и мерзким на вкус.
— Просто все и сразу навалилось, — сказал Бека, прижимая его крепче к себе.
Навалилось в последний год действительно все и сразу — так, как ни разу до этого. И подготовка к сезону не ладилась: Юру постоянно преследовали травмы — мелкие, вроде бы, но неприятные и выбивающие из графика тренировок, которые и так проходили на нервах, потому что музыка под проги все никак не подбиралась. А потом дедушка еще…словно удар в спину и под дых одновременно, когда ни дышать нормально не можешь, ни даже разогнуться, и перед глазами пелена из темных пятен и колючих слез, а все утешения типа «Все мы смертны», «Держись» и «Он тобой гордился» делают только еще только хуже и заставляют ненавидеть тех, кто так говорит.
Поэтому все свои медали Юра вырывал действительно с потом и кровью и вопреки, а не благодаря. И, если бы не поддержка Беки, он бы, скорее всего, совсем сломался, потому что сил, чтобы быть «новой русской легендой», «главной надеждой сборной» и всем прочим временами не было вообще никаких — ни физических, ни моральных. Хотелось просто упасть и лежать, растекшись бесформенной лужицей и бездумно глядя в потолок — он не воин, он задолбался им быть, не хочет, у него все болит, и Лилия достала уже своей хореографией!
Но Бека нависал сверху и смотрел прямо в душу чернющими глазами и говорил: «Юра». «Я с тобой». «Рожденный воином не может перестать им быть». И обнимал, гладя по голове. И целовал глубоко, шепча в губы: «Жаным»***. И Юре действительно становилось легче, особенно, когда они сидели на диване, укутавшись одним пледом — они специально купили большой — и засунув сбитые ступни под один пакет со льдом. И думалось, что действительно, чего он раскис и разнылся — он же не нежная фиалка Кацуки, мать его, и дерьмо не вечно, и скоро он, получив свою очередное «золото» на Мире, действительно отдохнет от всего. И они с Бекой побудут, наконец, вместе — не наездами между соревнованиями и сборами, а по-настоящему. И распакуют до конца уже год как стоящие по углам их квартиры («Фу, вокзалище!» — морщилась Бабичева каждый раз, когда приходила в гости) коробки с вещами. И будут тупо спать до обеда, не стремясь за короткий промежуток времени вместе наверстать все упущенное и успеть все на несколько недель вперед. И посмотрят, наконец, всех «Мстителей» по порядку. И выедут уже куда-нибудь за город обкатать новый Бекин BMW и парные шлемы…
В общем, всё у них будет хорошо и просто замечательно, у них в принципе все пять лет, что они друг друга знают, всё просто замечательно: полное взаимопонимание во всем — блядь, да они поссорились-то всего пару раз! — общие интересы, охеренный секс…
Бека — самый лучший, скала спокойствия и уверенности, за которой можно укрыться от разрывающих душу противоречий. Тот, кто всегда понимает лучше всех, кто принимает таким, какой есть, ради которого хочется становиться лучше, тот человек, рядом с которым хочется провести всю жизнь…
Наверное.
— Кацудон!
— Ммм? — Юри, продолжая сосредоточенного смотреть, как группка юниоров, которых он тренировал, и которые — кто бы мог подумать вообще! — смотрели на своего всегда вежливого тренера с большим благоговением и страхом, чем на орущего матюками Фельцмана, делает прыжки, вопросительно поднял брови.
— Можно спросить?
— Да, конечно, — кивнул тот, — сейчас только, погоди пожаруста… Таня-кун, — чуть повысив голос, позвал он, — за ногой опорной следи…
— И еще она корпус заваливает пиздец как, — Юра посмотрел, как та самая Таня-кун — с огромными глазищами и веснушками на лице — выходит из тройного лутца.
— С корпусом мы боремся,— заметил Кацуки, — Таня-кун, еще раз!
— Пока хуево боретесь, но она вроде бы не безнадежная. И вот тот рыжий…
— Митя-кун.
— И он тоже.
— Аригато, — Юри улыбнулся. — Так о чем ты хотер спросить?
— Спросить… — Юра постучал носком кроссовка по бортику. — Скажи, Кацудон, вот ты столько лет с Витькой… у тебя никогда не возникало желания… — он замялся, — ну… бросить его?
— Бросить Витю? — Кацуки, забыв про Таню-кун и остальных, развернулся к нему и удивленно хлопнул глазами, — Зачем мне это хотеть?
— Ну…— Юра пожал плечами, — не бросить, а просто… вдруг он не твой человек?
— А чей тогда?
Юра вздохнул — беседовать с этим блаженным, который до сих пор смотрит на Никифорова как на ожившее божество, изначально было бесполезной идеей.
— Всем перерыв десять минут! — крикнул Кацуки своим подопечным — те стайкой потянулись к выходу. — Юра, — он сел на сиденье и сняв очки, прищурился, — я понимаю, что ты…немножко нервничаешь, да? У меня, — он коротко улыбнулся, — тоже такое быро… перед свадьбой. Потому что вся эта суета и какой торт выбрать…И еще тетушка Мидори, как всегда…
— Да не нервничаю я, с чего ты взял? — фыркнул Юра — Кацудон в ответ недоверчиво вздернул брови, но ничего не сказал. — Просто интересно — как ты понял, что Витька твой человек. С которым ты проживешь всю жизнь.
— Как поняр… — тот пожал плечами, — не знаю… Наверное, — нацепив на нос очки, он посмотрел на Юру и улыбнулся, — так же, как ты про Отабека? Просто понял и всё.
— И всё…
Бека — именно его человек, Юра в этом не сомневался — с того самого момента, как в Барселоне пожал протянутую ему руку. Ну, может, чуть позже: когда они сидели в кафе и болтали обо всем на свете — вернее, это Юра не затыкался, а Отабек просто слушал молча и внимательно. И для Юры он и самый лучший друг, и брат, и любовник, но только…
В последнее время их отношения изменились — вроде бы неуловимо, но Юра это явно чувствовал — и не в лучшую сторону. И дело не в том, что в них стало меньше страсти — понятно, что нельзя всю жизнь трахаться, как одержимые кролики, хотя, в их-то возрасте… Исчезло другое, гораздо более важное — та особая теплота, которую чувствуешь рядом с близким человеком, и стало как-то… словно сквозняком по босым ногам потянуло.
Сначала думалось, что все из-за усталости, Юркиных, чуть не стоивших ему нервного срыва загонах, и травмы Отабека — тоже вроде бы незначительной, но неприятной, из-за которой он чуть было не слился на Мире, который он провел тоже на нервах. Какая уж здесь теплота и нормальное общение, тут как бы в штопор не сорваться вообще и накатывающую, как девятый вал, истерику.
Но и потом тоже, когда они слегка перевели дух, это ощущение осталось...
…когда одному комфортнее, чем вдвоем…
Они старались, конечно, распределяться на одни и те же этапы, но получалось далеко не всегда — и даже приехать поболеть друг за друга. Или Беке надо было уехать по делам в Алматы. И в такие моменты Юра безумно скучал, а сейчас же… нет, не радовался, конечно, но и не мотался по квартире из угла в угол, постоянно проверяя телефон на предмет сообщений — просто спокойно занимался своими делами. И даже трансляцию Четырех Континентов не стал ждать — рано утром у него была своя тренировка перед Европой.
…когда чужие прикосновения напрягают, и когда чувствуешь, что так же напрягают и твои.
Они всегда смотрели фильмы в обнимку, так же, как и спали, но теперь наоборот —садились в разные углы дивана. И в кровати тоже — чужое дыхание и горячее тело, прижимающееся вплотную, безумно раздражали и мешали уснуть, и Юра, дождавшись, пока дыхание Беки выровняется, аккуратно вылезал из-под его руки и отползал подальше. И даже сменил одно большое одеяло на два поменьше — чтобы спокойно заворачиваться в свое. А Бек, в свою очередь, говоря «Сегодня снова спина ноет» тоже выскальзывал из Юриных объятий на свою половину кровати.
…когда во время ужина молчание не уютное, разделенное на двоих, а тягостное и напрягающее — они вообще теперь ужинали вместе очень редко, да и завтракали тоже, по большей части уткнувшись в свои гаджеты. Лишь бы не общаться друг с другом, потому что в последнее время практически любой их разговор заканчивался ссорой.
— Вот смотри, — Юра нацепил на вилку огурец и ткнул в экран планшета, — когда ты заходил на флип, нога у тебя пошла вообще как сама по себе, и из-за этого выход смазался, ну и потом весь каскад… ты его буквально чудом вытянул. И потом вот на дорожке… в самом начале поскользнулся и ребро потерял и…
—Ну, — Отабек поморщился и саркастично улыбнулся, — не всем же быть гребаным техническим совершенством, как Юрий Плисецкий...
— Да причем тут это, Бека? — Юра поставил воспроизведение ролика на паузу, — и ты же знаешь, что и у меня с техникой далеко не всегда все хорошо…
— Но это не мешает тебе тыкать меня носом в мои ошибки.
— Я не тыкал, просто…
— Просто что? — хмыкнул Отабек. — Думаешь, я сам их не заметил?
— Нет, просто… — Юра пожал плечами, — я думал, что тебе интересно и…
— Гораздо интереснее было бы, если бы ты просто поздравил меня с третьим местом, а не устраивал вместо ужина разбор полетов, как обычно. Словно ты мой тренер.
— Хорошо, — вспыхнул Юра, — я буду молчать. Вообще. — он демонстративно закрыл вкладку с записью выступления Отабека на Четырех Континентах и уткнулся в «Твиттер».
— Вот и отлично, — Отабек, в свою очередь, открыл форум мотолюбителей.
…когда начинает безумно бесить вечное спокойствие.
Отабек, в отличие от моментально вскипающего по любому поводу Юры, был более сдержанным и спокойным, и Юре это нравилось и, по мнению многих, явно шло ему на пользу, потому что он тоже невольно начинал контролировать свои эмоции. Но в последнее время это же вечное спокойствие в любой ситуации начинало и нехило раздражать, и Юре хотелось сделать что угодно, что-нибудь, чтобы увидеть на лице Отабека хоть какие-то эмоции вместо привычного покерфейса. Но на все его язвительные замечания и мелочные придирки реакция была нулевой — словно Бек переключал их в фоновый режим, — и от этого Юра бесился еще больше.
…когда поневоле начинает казаться, что вместе они продолжают быть просто по инерции и в силу привычки…
Как соседи по квартире, у которых иногда бывает секс. Когда про него вспоминают, и просто потому, что вроде бы так надо — быстро и без долгих прелюдий и «не забудь выключить свет в ванной!»
Юра честно старался не загоняться, убеждая самого себя, что все это ему просто мерещится, потому что за последний год он превратился в мнительную белку-истеричку. Что у них все по-прежнему отлично и чудесно, и вот, они даже к свадьбе готовятся с активной помощью, хотя его никто и не просил, Никифорова и всех остальных типа как друзей, а на самом деле любящих гиенить троллей.
И даже вроде бы с семьей Беки все наладилось: вернувшись из Алматы он, криво улыбнувшись, протянул Юре синюю бархатную коробочку, сказав:
— Это от мамы.
— Серьги? — Юра удивленно поднял на него глаза.
— Это для сырга тагу, — объяснил Отабек, — ну, когда жених типа сватается. Тогда нужно обязательно дарить серьги невесте. С бриллиантами. Мама купила их давно — я еще мелкий был — где-то в комиссионке… Помню, — Бека улыбнулся, — она всем соседкам тогда хвасталась, что у моей невесты будут самые красивые серьги…
— Но у тебя нет невесты.
— У меня есть ты, — Отабек притянул Юру к себе, — Сен менің бақытымсың****, — выдохнул, прислонившись своим лбом к его лбу, — Поэтому апа и отдала их тебе…
— То есть, это типа… — Юра погладил россыпь мелких камней на подвесках, — как благословение?
— Типа, да, — Отабек поцеловал его. — Хотя я и говорил, что ты не носишь серьги. Но апатай настояла. И аже тоже…И они нас, кстати, в гости ждут…после свадьбы.
*
Don't kid yourself
And don't fool yourself
This love's too good to last
And I'm too old to dream…
Озеро было глубокого синего цвета — как и небо над ним — и, оказывается, вовсе не Женевским, как просветил Юру Макс, а Цюрихским, и очень похожая на Фонтанку речушка Лиммат не впадала в него, а наоборот — вытекала. Юре, честно говоря, на эти географические тонкости было плевать — ему просто нравилось приходить на набережную и, облокотившись о парапет, слушать очередной диск из богатой коллекции Макса, глядя на темно-синие с зеленью волны, по которым деловито сновали туда-сюда лодки и прогулочные катера. Или в одиночестве бродить с наушниками в ушах по мощеным камнем улицам и, задрав голову, рассматривать шпили Фраумюнстер и собора Святого Петра.
За неделю стало легче — внутри уже не так ухало и дрожало, и выть ночами в подушку от отходняка и мыслей «вот я дурак, зачем?» уже не хотелось, и, хотя на душе все еще было тошно и муторно, Юра почти не сомневался, что поступил правильно. Так действительно будет лучше для него и…
Он достал из кармана телефон — все же решился его включить, старательно игнорируя кучу сообщений от друзей и знакомых, в которых — Юра даже не сомневался — ничего хорошего для себя он не прочитает. Погладив пальцами фото на заставке, открыл телефонную книгу и нашел там нужный контакт — он всегда был в начале списка, даже Фельцману Юра звонил реже. И снова услышал механический голос, сообщающий, что абонент вне зоны доступа...
Бека больше не писал — нигде ни строчки — и не звонил, словно тоже ушел в подполье. Или просто не хочет с ним общаться после всего — имеет на это полное право, кстати, — Юра на его месте поступил бы точно так же. Но все равно такой игнор не радовал, хотя одновременно он и испытывал облегчение по поводу того, что их разговор откладывается, потому что совершенно не знал, что говорить, если Бека ответит, кроме банального и тупого «прости, но я не мог по-другому».
Но ведь он же действительно не мог!
— О-ля-ля!— сидящий в облюбованном Юрой кресле в гостиной Макса Крис улыбался, но глаза его за стеклами очков были при этом совершенно серьезными. — Кого я вижу! Наша Джулия Робертс!
— Это ты меня сдал? — спросил Юра у сидящего у рояля Ставинского.
— Я не специально, — пожал плечами тот, — просто так получилось…
— Он на самом деле не специально, — подтвердил Крис. — Просто селфи выложил, а Пхичит на нем рюкзак, похожий на твой, разглядел, ну я и решил проверить…
— Не знал, что Чуланонт еще и Шерлоком Холмсом подрабатывает… — Юра прислонился плечом к косяку. — Ну, проверил. И что дальше?
— Что дальше…Не переживай, — хмыкнул Джакометти, — сообщать твоему Ричарду Гиру, куда за тобой на коне мчаться, я не буду. Да и сомневаюсь я, — он поморщился и вздохнул, — что он вообще захочет это делать…
— А мне этого и не нужно, — пробормотал Юра.
— Ой ли? — Крис недоверчиво посмотрел на него.
— Представь себе.
— Тогда ты мудак, Плисецкий, — вздохнул Джакометти.
— Я ему то же самое сказал, — подал голос Макс.
— Да ему это сейчас кто только не скажет, — Крис задумчиво посмотрел на насупившегося Юру. — Вот какого русского хрена, а?
— Такого, — закусил губу тот, — были причины.
— А Отабек их знает?
— Он трубку не берет и вообще недоступен.
— Я не удивлен. Ты просто его не видел тогда… — Крис поморщился, — а вот мы все…
— Рвал и метал? — поинтересовался Макс.
— Да лучше бы рвал… — криво улыбнулся Джакометти. — Но по этому у нас Юрочка спец, и это, поверь, гораздо легче пережить, чем… Что делать планируешь дальше? — спросил он Плисецкого. — Не вечно же тебе у Макса тусить…
— Буду решать… все вопросы, — хмуро сообщил Юра.
— Это не может не радовать, mon cher, — кивнул Крис. — Надеюсь, что в обозримом будущем?
— У меня на завтра билет в Питер.
— Сообщу Вику, обрадую, — Джакометти достал из стоявшего у кресла бумажного пакета бутылку. — Макс, у тебя стаканы где?
— На кухне, — махнул рукой тот. — Только мне тоже того… — добавил он, — улетать... послезавтра.
— Ну не завтра же, как Юре, — Джакометти встал с кресла, потянулся и торжественно водрузил бутылку на деку рояля. — Так что…
*
Change everything you are
And everything you were
Your number has been called…
— А я думал, что ты снова сбежишь по дороге, — Виктор встречал Юру в «Пулково», и это напоминало события недельной давности, только в зеркальном отображении. — Например, куда-нибудь в Катманду.
— Очень смешно, ага, — буркнул тот — голова после пойла Криса была противно тяжелой, и даже выпитый в самолете кофе не помог.
— Да я и не смеюсь вовсе, Юрочка, — хмыкнул Никифоров. — Маленький ты эгоистичный пиздюк.
— Да кто бы говорил-то.
— Даже мне до такого как до Китая раком… Юр, — Виктор остановился и заглянул ему в глаза, — вот скажи — захуя?
— Потому что, — Юра посмотрел на серое небо за окнами — Питерская погода, как всегда, была в своем репертуаре — и направился к выходу.
— У вас же все хорошо было, — Никифоров зашагал рядом с ним.
— До много, блядь, ты знаешь про это хорошо! — Юра резко остановился и повернулся к нему, чувствуя, что его накрывает волной раздражения — как в большинстве случаев, когда Виктор пытался изобразить заботливого старшего брата-отца и еще хуй знает кого. — Заладили, блядь! Было хорошо, в том-то и дело! — зло выплюнул он. — Раньше! А сейчас… — он резко замолчал, снова почувствовав, как в горле разбух тошнотворный комок. Тоскливо посмотрел на серое, без единого просвета небо.
— Знаешь, детка, я тебе открою маленькую тайну, — сказал Никифоров, когда они в полном молчании дошли до сверкающей глянцевыми серебристо-голубыми боками Infiniti — «Машина истинных чемпионов», как гласил рекламный слоган. — Семейная жизнь она вообще в принципе нихуя не праздник с фейерверком каждый день и круглосуточной еблей. Иногда и будни трудовые случаются. И полная жопа.
— А то я не в курсе, ага, — Юра отвернулся к окну, по которому стекали дождевые капли.
— Тогда я вообще ничего не понимаю…
— Это твое обычное состояние. Совсем охуел? — Юра зло зыркнул на отвесившего ему подзатыльник Никифорова.
— А это чтобы ты вспомнил, что старшим хамить чревато, — невозмутимо ответил тот.
— Ох, простите, Виктор Андреевич, нас, пиздюков невоспитанных, — ядовито отозвался Юра, потирая затылок.
— Самокритика это хорошо, — безмятежно улыбнулся тот. — Прощаю. А теперь, — он уже серьезно посмотрел на Юру, — давай, Женя Лукашин, куда тебя везти в первую очередь?
— Тот в Питер сбежал вроде… — пробурчал тот.
— Тут ключевое слово именно «сбежал», Юрочка. Так куда?
— К Якову Борисовичу.
— Уверен, что туда? — Виктор вопросительно поднял бровь.
— Да, — кивнул он. — Там важнее.
— Ох, Юрка… — Никифоров покачал головой, — пороть тебя надо было… А теперь уже поздно. Ну, к дяде Яше так к дяде Яше…
Фельцман, увидев Юру, сурово глянул на него из-под сведенных бровей, но, вопреки ожиданиям, не начал орать о том, где его носило и кто он такой — просто после «Яков Борисович, поговорить бы» цепко ухватил его за плечо и повел в кабинет, бросив Никифорову:
— Проследи тут, чтобы не сачковали!
— Да мне бы, может, с вами… — попробовал возразить тот, на что Фельцман хмыкнул: «А то мы без тебя не разберемся-то, Вить!»
— Ну, — сказал он, когда они зашли в тренерскую, все стены которой были завешаны вырезками из газет и журналов с фотографиями учеников Фельцмана на пьедесталах — их регулярно обновляла Лилия, и около десятка тут были с Юриным лицом. — Давай, вещай, Плисецкий. Я тебя внимательно слушаю.
— Яков Борисович, я… — Юра замялся, — я хотел сказать вам…
— Ну так и говори тогда, что ты кота за яйца тянешь?
Юра глубоко вдохнул — как в воду прыгать собрался — и выпалил:
— Я хочу уйти.
— Вот так, значит? — Фельцман удивленно поднял брови. — Уйти… — он грузно опустился в стоящее у стола продавленное кресло. Побарабанил пальцами по столешнице. — Совсем? — спросил, глянув на застывшего посреди комнаты Юру.
— Нет, — качнул головой тот, — я хочу поменять тренера.
Это решение принимать было еще больнее мучительнее, чем то, другое — ведь именно Фельцман вытащил Юру к себе в группу, именно он учил его, решал проблемы, отстаивал, орал на тренировках, называл зазнавшейся бездарью и идиётом… Он заботился по-отцовски, жалел — неловко, словно стесняясь этого; носился с ним, когда Юра получал травмы… И уходить от него, да и от Лилии тоже, было действительно больно — словно по живому отрезать часть себя, но…
— Яков Борисович, я вам действительно благодарен за все по гроб жизни, вы же… Я бы без вас ни хрена ничего не добился, и…
— Ну, ты мне-то не говори, чего бы ты добился… — хмыкнул Фельцман, хлопая себя по карманам спортивной куртки. — Благодарен он… — он открыл нижний ящик стола, и, пошарив там, достал мятую пачку — нычку на черный день, которую (об этом знали даже зеленые юниоры) доставал только в случае глобальной задницы, и зажигалку. — Хуевая у тебя благодарность тогда, Плисецкий, — пробормотал, закуривая. — Будешь?
— Нет, спасибо, — Юра качнул головой и сцепил подрагивающие пальцы в замок за спиной. — Яков Борисович, я... действительно…
— Да все я понимаю, Юр, — тот глубоко втянул в себя дым и закашлялся, — фу, дрянь крепкая! Но, блядь, перед Олимпиадой….
Юра и сам прекрасно понимал, что рискует — участие в Олимпийских играх, как говорили у них, и так то ли подвиг, то ли граничащая с глупостью авантюра, а тут еще и…
— Я…просто я не могу по-другому.
— Не может он… — скривился Фельцман, стряхивая пепел в кружку с эмблемой ЦСКА, — давно ли стал такой нежной фиалкой-то…Что тебе тогда вообще в спорте делать, а, Плисецкий?
Юра не ответил — только глянул насуплено из-под челки, сжав челюсти.
— Ты дырку-то во мне не прожигай, не поможет, — фыркнул Фельцман. — Юр, — уже серьезно и, как показалось, даже жалобно сказал он, — ты бы подумал получше, а? Ну, мало ли что в жизни случается — подумаешь, не заладилось у вас, что ж теперь из-за этого…
— Я уже подумал, Яков Борисович, — твердо сказал тот. — Очень хорошо, честно, — он снова посмотрел на Фельцмана. — И это не только из-за того, что мы с Бекой… Это еще и мне надо самому, очень.
— Надо ему…— Фельцман загасил окурок о край кружки и тяжело поднялся с кресла, — еще один идиёт, который вместо башки другим местом думает…— он потянул раму окна, впуская в комнату свежий воздух.
— Яков Борисович, я… — Юра, глядя на прорезавшие его лоб глубокие морщины и седые волосы вокруг лысины, подумал, что Фельцман уже пиздец какой старый. И что большая часть седины и морщин у него наверняка и появилась от всех выебонов его подопечных, которые он разруливал, — просто я хочу расти дальше.
— Расти он хочет, видите ли, — скривился Фельцман. — Словно тебе здесь этого делать не дают…К кому ты хочешь свалить? — спросил он.
— Я… связался с Айрапетяном, и он вроде бы согласился.
— «Вроде бы», — Фельцман криво усмехнулся. — Да Рафа, небось, чуть от счастья там не умер — хрена ли, такой ученик, которого учить ничему не надо уже…Знай только мозги вправляй время от времени, чтобы херней не страдал… А он это умеет, — хмыкнул он, — в отличие от меня. Он тебе финтить не даст.
— Я надеюсь, — улыбнулся Юра.
— Надейся… — Фельцман, глядя в окно, пожевал нижнюю губу. — Это все, конечно, охереть как хорошо, но, Плисецкий, ты о другом еще подумай: если ты уедешь, то я прикрывать твой тощий зад и отстаивать тебя перед федрой за все твои выкрутасы я уже не смогу. И они тебе их припомнят, причем еще круче, чем Витьке с его Кацуки.
— Платить перестанут? — криво усмехнулся Юра. Деньги — не очень большие, но все же, — федерация им платила исправно, и льдом тоже худо-бедно обеспечивала, и коньками — особенно тех, кто в топе. Но, по негласным правилам, только если ты тренировался у своих и в России. Если же ты сваливал куда-то, пусть даже вроде бы и к своим, отношение становилось совершенно другим.
— И это тоже, — кивнул Фельцман. — Оставят копейки для вида, а так будешь надеяться только на призовые.
— Ну, будет еще один стимул усердно тренироваться?
— …и чемпионом России ты не будешь уже никогда, — Яков посмотрел, наконец, на Юру.
— Пофиг, — скривился тот. — Пусть другие становятся теперь, уступаю. Вон, Яцевич, например, ему сам бог велел после Мира. В конце концов, в сборную я все равно попаду.
— Попадешь, конечно, ты же квоты для нее и выбил… Главное, не накосячь и травму не заработай. Особенно связки на левой береги, не рви жопу сразу, — Фельцман дернул уголком рта. — Раф, конечно, не Витька, но тоже постановщик хороший, так что за проги можешь не волноваться.
— Я вообще-то сам хочу себе их ставить.
— Ну-ну, — хмыкнул Яков, — дерзай тогда сам… Дурак ты большой, Юрка, — сдавленно сказал он, подходя к нему и стискивая в своих объятьях — как делал всегда, когда он выигрывал. И когда проигрывал — тоже. — С кем меня оставляешь…
— Вам там Кацудон натаскал юниоров…— Юра обнял его в ответ, снова чувствуя комок в горле и подступающие к глазам слезы.
— Да что он там натаскал, я тебя умоляю… — Фельцман похлопал его по спине, — союз больных и нищих. Если надумаешь вернуться — милости прошу. Но лучше не надо.
— Спасибо, — пробормотал Юра в плечо его спортивной куртки. — Я не вернусь.
— Я надеюсь.
— Ну как? — поинтересовался Никифоров, когда Юра подошел к бортику катка.
— Все нормально, — он помахал тревожно глянувшему на него с другого конца катка Кацудону. — Вить, вот видишь же, что мелкий лажает, — кивнул на лед, — какого хрена молчишь-то?
— Там Юри прекрасно справляется, — Виктор внимательно посмотрел на него. — Что тебе Яков сказал?
— Что я идиёт, — хмыкнул Юра. — И что Айрапетян классный тренер…
— Классный, да… Юрк, а ты что, реально хочешь к нему?
— Нет, блядь, я просто прикалываюсь так! — огрызнулся тот. — А куда еще, не к Леруа же!
— Ну… — Виктор пожал плечами, —Мы бы вас как-нибудь развели с Беком… В конце концов, я бы мог…
— Вить, — Юра покачал головой, — я тебя, конечно, люблю и уважаю, но тренер из тебя на букву «х». Не подумай, что хороший.
— Между прочим, — Никифоров сжал губы в куриную гузку и недовольно прищурился, — не все так считают!
— Так я-то не все, — улыбнулся Юра. — Нет, Вить, — сказал он уже серьезно, — надо рубить концы. И начинать все сначала.
— Ты уверен насчет концов? — спросил тот.
— Да.
— И другие, — Никифоров выразительно поднял брови, — концы тоже рубить будешь?
— Кажется, те еще раньше обрубились…
— Думаешь? — Юра только плечом в ответ дернул. — Вам нужно поговорить. Тебе и Беку.
— Сомневаюсь, что он захочет… — пробормотал Юра, разглядывая изрезанный лезвиями коньков лед.
— Значит, сделай так, чтобы он захотел, ты же его знаешь, как никто. — Никифоров повернулся к нему.
— А смысл в этих разговорах?
— Объясниться и решить все? Ну, и даже если любовь прошла… зачем терять друга?
— Ты сам-то веришь, что мы останемся друзьями после всего? — недоверчиво скривился Юра.
— Думаю, это будет зависеть от вас, — пожал плечами Виктор.
____
* золотце
** до свидания
*** моя душа
**** ты - мое счастье
Автор: Птичка на проводе
Артер: Kyanite
Бета: Kyanite
Размер: макси, 27915 слов.
Пейринг/Персонажи: Юрий Плисецкий/Отабек Алтын, Юрий Плисецкий/Жан-Жак Леруа, Виктор Никифоров/Юри Кацуки (фоном). Мила Бабичева, Кристоф Джакометти, ОМП
Категория: слэш
Жанр: посткон, драма, сонгфик, анст.
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика, нехронологическое повествование.
Краткое содержание: Юрий вполне счастлив с Отабеком — все пять лет их идеальных во всем отношений. Но почему-то все равно сбегает с собственной свадьбы.
Примечание: автор почесал все свои хотелки в плане музыки, так что вам придется смириться с его дурным музыкальным вкусом. Правда, Wings of Icarus Яндекс не нашел, так что тем, кто желает ее послушать, придется спросить у ВК.
здесь плейлист
Размещение: после завершения феста с ссылкой на автора.
Ссылка на скачивание фика: yadi.sk/i/j91tshcO3Ko6MW
Ссылка на иллюстрации: yadi.sk/d/ebWJiDsx3KkVjm
1.
В зале вылета аэропорта Вантаа было немноголюдно — утренний поток желающих улететь уже иссяк, а до вечернего было еще далеко — и почти тихо: только сообщали о начале регистрации на рейс, да иногда какая-нибудь заботливая мамочка звала своего зазевавшегося отпрыска; в основном же все были заняты своими гаджетами, багажом и кофе в картонных стаканчиках.
— Куда летит ближайший рейс?
Девушка за стойкой «Финнэйр» удивленно подняла брови, глядя на явно нервничающего блондина в белой рубашке и галстуке-бабочке, но при этом в накинутой поверх черной толстовке — что за странные вопросы? — но, глянув на экран компьютера, ответила на английском с профессиональной вежливостью:
— Цюрих в тринадцать ноль пять.
— Цюрих? — переспросил блондин. — Блядь… — он нервно потер лоб.
— Следующий — Барселона тринадцать пятнадцать.
— Нет, — блондин мотнул головой, — лучше тогда Цюрих… Мне один билет. — На стойку шлепнулись паспорт и банковская карта.
— Эммм… — девушка посмотрела на него с тем же удивлением и легкой опаской — может, он сумасшедший? Или… забивая данные паспорта, она на всякий случай продублировала их службе охраны.
— Вы будете брать билет обратно? — поинтересовалась она.
— Нет, — качнул головой блондин. — Не буду.
— На это направление есть еще один рейс на два часа позже, зато билеты там дешевле, потому что это совмещенный рейс двух компаний…
— В тринадцать ноль пять, — не дал ей договорить блондин. — Могли бы вы поторопиться… Минтту? — прочел он на ее бейджике.
— Да, конечно. — От службы безопасности пришло сообщение, что гражданин Российской Федерации Плисецкий Юрий Сергеевич — это имя показалось девушке смутно знакомым — ни по каким криминальным сводкам не проходит. — Пожалуйста, ваш билет. Стойка регистрации пятьдесят шесть.
— Спасибо, — блондин резко развернулся и, надвинув на глаза капюшон толстовки, зашагал прочь…
You would say anything
You would try anything
To escape your meaningless
And your insignificance…
…Около соседних ворот рейса в Анталью, позвякивая бутылками в фирменных пакетах дьюти-фри, шумно переговаривалась толпа летящих на отдых с огромными чемоданами, не менее огромными женами и серьезными белобрысыми детьми финнов. Юра, ожидая своей очереди на посадку, подумал, что, наверное, стоило бы тоже купить что-нибудь покрепче — сейчас бы это точно не помешало, чтобы руки перестали уже дрожать а колени подгибаться, словно они ватные, но алкоголь никогда особо не помогал ему успокоиться, да и отношения с ним у него были не сказать, чтобы очень тесные…
Мимо, шурша упаковками с чипсами и громко переговариваясь, прошла группка финских детей, и одна из них — тощая девчонка с кучей косичек на голове — быстро глянула на него и тут же что-то зашептала на ухо идущей рядом подружке. Узнала, что ли? Юра сильнее натянул капюшон толстовки на голову и для верности отвернулся, продолжая чувствовать на себе любопытный взгляд. Хорошо, что ворота на Цюрих открылись, и скоро подошла его очередь прикладывать посадочный талон к сканеру. На турникете загорелся зеленый огонек. Глядя на него, Юра судорожно вздохнул — еще не поздно повернуть назад и, включив телефон, позвонить и сказать, что скоро будет… Он сильнее вцепился пальцами в так и норовившую съехать с плеча лямку рюкзака и решительно зашагал по ведущему к самолету рукаву…
Его место оказалось около окна, что устраивало более чем — никто не будет тревожить походами в туалет, и можно, не дослушав инструктаж стюардесс, отгородиться от всего мира волосами и, воткнув в уши вкладыши наушников, включить плеер, чтобы музыка мешала думать о том, кого он оставляет за бортом самолета. И не давала жалеть об этом… и реветь, как гребаная баба-истеричка, прислонившись лбом к холодному стеклу иллюминатора…
Why can't you just love her?
Why be such a monster?
You bully from a distance
Your brain needs some assistance…
*
— Итак, — Виктор поднял бокал и улыбнулся, — давайте выпьем за еще одну пару, которая скоро пойдет по нашим с Юри стопам!
— Еще скажи, что мы это с вас вообще скопипастили, — проворчал сидящий на другом конце стола Юра. — Как все эти журналюги пишут.
— Возможно, так оно и есть, — лукаво улыбнулся тот.— Эй, ну я же шучу! — быстро добавил он в ответ на его злой взгляд.
— Сам ты дурак и шуточки у тебя такие же.
— В самом деле, Вик, — влез в назревающий скандал двух чемпионов Джакометти, — по этой тропинке и до вас ходили, и не раз, так что она, — он хохотнул, — достаточно хорошо утоптана.
— И уже больше похожа на дорогу. — фыркнула Мила.
— Шестиполосную автомагистраль, — Пхичит навел камеру телефона на Юру и Отабека. — Шикарно получились, — прокомментировал, сделав снимок.
— Хайвэй, — добавил Гоша, — такое ощущение, что из натуралов тут только я и Мила…
— И это говорит человек, макияжу которого завидуют все девушки-одиночницы…
— Хэй, это только образ, тебе ли не знать со своими стразами на всех местах!
— …подпишу как… м-мм... «Предсвадебные посиделки». О, уже и лайки посыпались!
— Заебали, — Юра демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно, на горящее красным и золотым от садящегося солнца море. — Своими шутками тупыми. И «Инстой» тоже.
В Хельсинки, чтобы подать документы для регистрации брака, они с Бекой должны были ехать одни, но за ними со словами: «Вы же с документами накосячите наверняка, я все лучше знаю!» увязался Виктор с — куда же без него — Кацуки. А потом еще и Мила изъявила желание, потому что «вообще-то мы тоже не посторонние!» и Гоша, и изначально планируемая как романтическая, поездка начала стремительно превращаться в балаган с «да ну ваши машины, есть же «Аллегро», как раз бухлом затаримся в дьютике!». И уж совсем в цирк с конями она превратилась тогда, когда в холл отеля вплыл, сияя улыбкой направо и налево, Джакометти с Пхичитом на прицепе — «Ну, они же тоже друзья!», — пожал плечами Никифоров. В общем, побыли вдвоем, ага. Юра откровенно бесился от восторженных воплей Виктора, скользких шуточек Криса и постоянного щелканья камерой Чуланонта, и даже объятия Бека и его спокойное: «Юр, забей и расслабься, пусть делают, что хотят», не помогали — в магистрате, отвечая на вопросы анкеты и чиновника, он нервно дергался и отвечал невпопад, а потом и вовсе замолчал, насупившись, предоставив Беке все делать самому. И, разумеется, выйдя на крыльцо под нестройное и чуть хмельное: «Поздравляем!» и «А теперь в ресторан!», никакой радости от того, что они с Бекой скоро — наконец-то — поженятся, не испытал, хотя вроде и должен был. Наоборот — хотелось послать всех к чертовой матери, тем более, что они явно нарывались, вот, например, как сейчас.
— Юр, — еле слышно и щекотно выдохнул в ухо Отабек, сжимая под столом его колено, — ну, не злись…
— Юр, — услышавшая это Мила легко толкнула его в плечо, — Ну, мы же любя-я!
— Мы на самом деле за вас рады, — искренне и светло улыбнулся ему Юри.
— И даже, похоже, больше, чем вы сами, — хохотнул Гоша. — Так что давайте на самом деле выпьем уже!
— Да давно пора, — Мила с готовность подняла свой бокал, — и без пафосных речей! — сказала уже открывшему рот Никифорову.
— Эй, я на правах практически старшего брата и наставника! — оскорбился было тот. — Хотя… ладно, оставлю до свадьбы.
— Я тебя не позову тогда.
— Ты не позовешь, так Бек пригласит, — широко улыбнулся хмурому Юре Виктор, — Ну, — провозгласил он, — за Алтына и его алтынным*!
— Ура! — подхватил нестройный хор голосов.
— Наконец-то они от нас отстали, — выдохнул Юра, когда за ними закрылась дверь номера, оставив в коридоре не совсем трезвый смех и «слушайте, а ведь тут где-то рядом есть клуб!». — Такое ощущение, что у них всех весеннее обострение началось, — пробурчал он, стаскивая кеды.
— Они просто веселятся, Юр, — улыбнулся Отабек, включая настольную лампу. — Пусть. Они имеют на это право.
— А я на что право тогда имею, кроме как слушать, как Витька учит Криса петь про топор из села Кукуево? — Юра раздраженно бросил куртку в кресло и принялся расстегивать рубашку — Ты мне, между прочим, обещал, что мы будем вдвоем!
— Ну, — Отабек подошел к нему и обнял за талию, притягивая к себе, — сейчас мы как раз вдвоем, — сказал в прикрытое волосами ухо. Его горячие ладони скользнули Юре под рубашку и, легко царапнув соски, спустились к поясу джинсов. — И кровать у нас кинг-сайз… — одна из них скользнула под ткань и легко сжала его член.
— Бек… — Юра положил ладони поверх его рук, — я… мне бы в душ… сначала. Ммм?
— Можем потом сходить вместе, — вторая ладонь присоединилась к первой.
— Бека… — Юра напрягся, — пожалуйста… — в его голосе снова послышались нотки раздражения.
— Хорошо, — тот нехотя отпустил его. — Могу тебе спинку потереть, — предложил он, внимательно следя, как Юра раздевается.
— Знаю я твое «потру» и что оно значит, — ворчливо сказал тот, избавляясь от джинсов и проходя в ванную — вполне в стиле пятизвездочного отеля просторную и потрясающую воображение. И с дебильной резиновой уточкой зеленого цвета, восседающей на бортике ванны — финны, что с них взять. Странная нация все же, но их можно истово полюбить только за то, что они разрешают зарегистрировать у себя, пусть и не без кучи бумаг и бюрократических проволочек, однополый брак граждан другого государства… Вернее, даже двух разных государств, в одном из которых про такое принято говорить только шепотом, а в другом — вообще молчать.
Юра со вздохом подставил лицо под теплые струи и потянулся за гелем для душа — как и положено, понтовым и с надписью «SPA». Пахнущая ванилью пена смывала не только пот, но, кажется, и усталость и раздражение от сегодняшнего суматошного дня. Настроение Юры стремительно улучшалось, и он совершенно точно не стал бы возражать, если бы Бека присоединился к нему и потер ему спину… даже если бы не потер ее вовсе — давно они не трахались в душе…
— Эй, — крикнул он, чуть прикрутив воду, — ну так как насчет спинку потереть??А? Бе-ека!!!
Однако тот не спешил отзываться — что за фигня такая, уснул, что ли? Юра быстро ополоснулся и, натянув халат и небрежно замотав волосы полотенцем, вышел в номер.
— Да, апа… все хорошо…— Отабек сидел на краю кровати с телефоном у уха. Юра тихо сел рядом и легко провел ладонью по его напряженной спине — тот вздрогнул от неожиданности, но тут же коротко улыбнулся, перехватывая и сжимая его ладонь. — В Хельсинки сейчас… по делам … Мы в магистрат заявление подавали на разрешение для вступления в брак… Да, тут можно. Апатай, — он нахмурился — увидев это, Юра прикусил губу, — нет, нельзя просто…потому что мы сами хотим… Нет, не только Юра, — Отабек, словно извиняясь за это, сжал Юрину ладонь — тот в ответ дернулся нервно и поморщился, — я тоже хочу, апа… Я понимаю, тебе это тяжело понять, но все же…Я не знаю, когда, сейчас дел много…хорошо, я попробую вырваться. Ты тоже всем привет передавай… сау болыңыз**, я тебя тоже люблю. Ты уже помылся? — спросил Юру, отложив телефон на тумбочку.
— Да, я тебя звал.
— Тут просто мама позвонила, и я…
— Я понял уже. — Юра посмотрел на свои босые ступни, утопающие в ворсе ковра ступни и вздохнул.
Это было самым больным — как к их отношениям отнеслась семья Отабека. Замечательно и чудесно, и тетя Роза — мама Беки — встречала Юру как родного каждый раз, когда он приезжал в гости, и закармливала его всякими вкусностями. Ровно до того момента, как они рассказали — вернее, Бек рассказал им, хоть Юра и говорил, что не надо, — что они не просто друзья… И все сразу поменялось, потому что его родители решили, что это Юра сбил их сына с пути истинного, хотя Бек и сказал им, что это он первый влюбился, еще в тринадцать лет, и вообще никуда со своего пути не сбивался. Но помогло это мало — его отец с тех пор с ним не общался, как и братья, а мама — только со слезами. Юра же вообще стал персоной нон грата — не то, что бы его это волновало, в общем, хотя… было все же неприятно, и еще он иногда чувствовал себя виноватым перед Бекой за это — что тот влюбился в него, а не в какую-нибудь Айгуль или там Ляйсан…
— Бека?— Юра провел кончиком указательного пальца по складке между его бровями, тревожно заглянул в глаза, — у нас же все хорошо, правда?
— У нас все отлично, — Отабек улыбнулся — вымученно, как показалось Юре — обнял его и поцеловал. — Все просто замечательно, — выдохнул губами во влажные волосы на виске, — И мы скоро поженимся, как и хотели.
— Да, — Юра обнял его за шею и прижался плотнее, — как хотели. Я тебя люблю.
— Я тебя тоже.
У них действительно все прекрасно и замечательно, даже несмотря на родителей Беки, и то, что последний год был пиздец непростым для обоих. Они все так же любят друг друга, и Юра все так же плывет и тает, когда ладонь Отабека зарывается в волосы на его затылке и сгребает их в горсть — то сильно, почти на грани боли, то легко, оглаживая кончиками пальцев кожу за ушами. И заводится от этого, и трется, как кот, щекой о грубую джинсовую ткань, и тянется к пряжке ремня и молнии. И тянет нетерпеливо вниз все и сразу, целуя твердый живот, спускаясь ниже, зарываясь носом в темные жесткие волосы в паху, и сползает вниз на ковер, чуть ли не выпадая из халата, обхватывая губами головку и сразу же заглатывая почти на всю длину, повинуясь все той же перебирающей волосы у него на затылке ладони. И сам заводится от этого и тихих хриплых стонов еще больше — так, что перед глазами все плывет, и выдыхает с облегчением, когда Отабек за плечи тянет его вверх, и когда его ладони ложатся на его бедра, а язык кончиком проходится по выступающим ребрам. И выпутывается нетерпеливо из совсем перекосившегося халата, одновременно жадно смотря, как Бек избавляется от джинсов и рубашки, и обвивает руками его крепкую шею, а ногами бедра, вплотную притираясь своим стояком к его, и вздыхает почти с облегчением, когда пальцы надавливают на вход. И, падая спиной на матрас, сам тянется за валяющимся на тумбочке флаконом смазки и разводит ноги — широко, насколько позволяет растяжка, и приглашающе. И сам двигает бедрами навстречу аккуратным толчкам, и просит, вцепляясь в плечи и захлебываясь стонами — сильнее, еще, пожалуйста, Бека, еще! И его мир, перед тем, как взорваться и обрушиться, как всегда сужается только до горящих темных глаз и обжигающих губ…
И потом лежит, разморенный и полусонный, головой на влажном животе Отабека, слушая, как постепенно выравнивается стук его сердца, жмурясь и чуть ли не мурлыча довольно, когда его пальцы снова зарываются ему в волосы, и тихо смееясь, когда Бека говорит, что, пожалуй, да — их безумную компанию однозначно надо, как и советовали в брачном агентстве («Это последняя тенденция, молодые люди!»), вывозить в Лаппеенранту, чтобы они не нашли себе приключений на задницу. И отвечает ленивым поцелуем и согласным мычанием на «Давай завтра туда махнем вдвоем?». И засыпает, как всегда, обняв руку Беки.
У них все хорошо.
У них все просто замечательно.
Но почему-то Юру даже во сне преследует ощущение надвигающегося пиздеца.
*
It doesn't matter where I have gone
I just can't afford to
Pay for all the mistakes
that you have made
It's about time I was paid...
— Дамы и господа, наш самолет приземлился в аэропорту города Цюрих…температура за бортом… просьба не вставать со своих мест до полной остановки…
Шагая за толпой пассажиров к выходу в город, Юра достал из кармана толстовки телефон и повертел его в руках, размышляя — включать или нет? По идее, надо бы словить вай-фай и сориентироваться по отелям и вообще… Как-то решить — куда дальше, а с другой стороны… Он поморщился, представив количество сообщений о пропущенных звонках — может, просто местную симку купить? Все же решившись, он глубоко вдохнул и нажал кнопку на торце — экран послушно сверкнул заставкой с тигром, и практически сразу, как и ожидалось, посыпались смс: от Виктора, Юри, Милы, Гоши, Фельцмана… и еще с одного номера.
«Юр, ты где?»
«Что случилось?»
«Юра, ответь»
«Юра, тут все с ума сходят»
«Юра, пожалуйста, дай о себе знать, я волнуюсь»
«Ну хорошо, тебе срать на меня и то, что я чувствую сейчас, но другие причем?»
«Юра»
«Мать твою за ногу»
«Юр…»
Остановившись посреди людского потока и не замечая, что его толкают со всех сторон, Юра тупо прокручивал ленту сообщений вверх-вниз — слова сливались в одно темное пятно. В горле стоял предательский комок, а на душе явственно скреблись кошки, и безумно хотелось позвонить и сказать, что дурак и мудак, и снова сначала сделал, а потом подумал — зачем, забери меня отсюда, нет, не забирай, я сам прилечу, а ты просто встреть, дома встреть, я очень домой хочу, и чтобы все было так, как раньше…
Только как раньше — Юра знал — уже не будет…
Шмыгнув носом, он провел пальцем по фотографии на экране, словно извиняясь, и набрал совершенно другой номер.
— ТЫ!!! Ебаный ты дебил! — закричали ему в ухо после первого же гудка. — Как ты посмел вообще такое сделать, да еще и…
— Мила, — прервал он поток гневных слов, — так было надо.
— Кому, блядь, было надо? — снова взвилась она. — Беке? Всем нам? Ты, самовлюбленный долбоебище! Ты вообще понимаешь, что…
— Бабичева, помолчи минутку, — Юра, получив очередной болезненный тычок в спину и недовольный взгляд, наконец, отошел в сторону. — Просто скажи ему…
— Вот сам и говори! — на том конце что-то зашуршало. — Ты где вообще?
— Я… — Юра вздохнул и прикрыл глаза, — не важно… Но со мной все в порядке…
— Юра? — другой голос — чуть хрипловатый, знакомый каждой модуляцией — заставил вздрогнуть и чуть не выронить телефон. — Юр, мать твою, почему ты…
Не ответив, он быстро нажал на кнопку выключения и, засунув телефон в карман толстовки, быстро зашагал к выходу из терминала.
— Хэй! — раздалось за его спиной, когда он вышел из зала прилета и зашагал к стоянке такси. — Плисецкий? Вот это встреча!
— Макс? — обернувшись, Юра увидел высокого небритого парня в яркой парке. — Ты что здесь делаешь?
С Максом Ставинским — пианистом и композитором, хорошо известным в определенных кругах — он познакомился пару лет назад, когда оба были приглашенными звездами на рождественском шоу Джакометти. Тогда-то они и сошлись — не так, чтобы называться близкими друзьями, но, чтобы раз в несколько месяцев обмениваться сообщениями в соцсетях и лайкать друг друга в «инсте» или поболтать ни о чем при редких встречах — вполне. И еще от Макса, как от профессионала, спокойно принимались замечания типа «Юр, я тут транслу соревнований смотрел — все классно, но ты пару раз в музыку не попал».
— Прилетел с гастролей вообще-то, — кивнул тот на стоящий рядом чемодан, поверх которого лежал чехол для одежды. — Из Японии. А вот ты тут как оказался? Крис вроде болтал, что на вашу с Отабеком свадьбу собирается? Или, — он усмехнулся, — вы уже отгуляли и летите в романтическое путешествие?
— Нет, — Юра поморщился, — я тут один…
— Вот как? — Макс удивленно поднял рыжеватые брови. — Что-то случилось?
— Да так… — Юра как можно безразличнее пожал плечами. — Все отменилось.
— Понятно… поругались, голубки? Ничего, — Макс похлопал его по плечу, — еще помиритесь, вы же не можете друг без друга, знаю я вас…
— Ага, — Юра отвел взгляд, — не можем… Ладно, — кивнул он, — пока, рад был встрече.
— Угу, я тоже… Кстати, у меня тут тачка на парковке, могу тебя до отеля подбросить.
— Нет, — покачал головой тот, — спасибо, но я сам…
— Плисецкий, твою мать… — закатил глаза Макс, — ты как всегда... Мне все равно по пути, так что давай, переставай выпендриваться, прима, и пойдем, — он подхватил свой чемодан и пошагал к паркингу, бросив через плечо — не отставай!
Юра вздохнул — вот, блин, встретил его на свою голову! — но нехотя поплелся за ним.
— Ну, — устроившись за рулем «Рено», Макс повернулся к нему, — говори адрес отеля.
— Да я… — Юра пожал плечами, — ты меня просто до центра подбрось, а я там уже сам разберусь…
— Та-ак… — тот нахмурился и серьезно смотрел на него. — Давай-ка, выкладывай, что у тебя случилось.
— Все нормально у меня, с чего ты вообще…
— Плисецкий, — прервал его Макс, — тебя в детстве, что, не учили, что врать плохо, особенно если ты этого нихрена не умеешь? У тебя лицо… все перекособоченное, да и общий видок тоже как у… Это новая мода такая? — он кивнул на толстовку Юры. — Кстати, бабочка с толстовкой вообще никак. Так что еще раз — переставай выпендриваться и изображать из себя…
— Я не выпендриваюсь, — Юра с преувеличенным вниманием разглядывал отстрочку на своем рюкзаке, — просто... сам со всем разберусь.
— Уверен? — недоверчиво хмыкнул Макс.
— Блядь, — Юра поднял глаза и посмотрел на него, — да какое тебе-то дело вообще до того, что у меня случилось?
— Совершенно никакого, — Ставинский сел прямо и завел машину, — тем более, что я после перелета спать хочу дико, — сказал он, выруливая с парковки.
— Ну вот тогда и отвали от меня уже!
— Я бы с радостью, — кивнул Макс, — но я же тебя знаю, Плисецкий: ты в таком состоянии, да со своим языком и характером запросто влипнешь в какое-нибудь дерьмо.
— Может, — Юра криво усмехнулся, — я именно этого и хочу?
— Знаешь, мне кажется, что ты уже в него влип, м? — Ставинский вопросительно посмотрел на Юру — тот поджал губы и ничего не ответил. — Так что давай все же ко мне, а завтра, если захочешь — переселишься в отель.
Квартира Макса располагалась почти в центре Цюриха, на последнем этаже старого дома, куда подниматься нужно было или по узкой крутой лестнице — «Тут ночью надо аккуратнее, особенно в подпитии» — или в тесном, едва умещающим двоих пассажиров, лифте. Небольшая и словно необжитая — видно было, что хозяин здесь практически не живет, бывая только наездами, собственно, как и они с Бекой в их квартире на Ваське. И тем удивительнее было увидеть стоящий посреди гостиной белый рояль — единственный предмет из всего скудного интерьера, который хозяин, едва переступив порог и небрежно толкнув чемодан в угол, принялся любовно протирать от пыли, кивнув Юре в сторону другой двери:
— Располагайся, там гостевая спальня, и в шкафу все, что нужно! Ванна прямо по коридору.
— Спасибо.
Спальня больше походила на хранилище различного хлама — пожелтевшие от времени нотные тетради, стопка дипломов в рамках, упаковки гитарных струн вперемешку с книгами и дисками на полках и подоконнике — но зато из окна открывался потрясающий вид на близлежащие черепичные крыши и блестящую гладь озера между ними. Правда, любоваться им не было ни сил, ни желания — Юра, вынув все еще выключенный телефон из кармана, положил его на подоконник, и, не раздеваясь, упал на продавленную кушетку, уткнувшись лицом в пахнущую лавандой и пылью подушку. Было до жути тошно и пусто, и в горле снова, мешая дышать, разрастался комок, и рыдать хотелось так, как он не плакал никогда — даже в детстве…Даже когда — Юра громко всхлипнул — хоронил дедушку…
Проснулся он поздно, судя по заливающему комнату солнцу, и тут же услышал звуки фортепиано, доносящиеся из соседней комнаты. Пригладив волосы и раздраженно потерев стянутую кожу на щеках — он все-таки разрыдался вчера, стараясь всхлипывать и шмыгать носом как можно тише — Юра вышел в гостиную: Макс, взъерошенный и в надетой наизнанку футболке, уже сидел за роялем, сосредоточенно глядя на черно-белые клавиши.
Юра, привалившись плечом к косяку, внимательно слушал — мелодия чем-то напоминала «Аллегро», под которое он катал произвольную в первом своем взрослом сезоне… Когда он выиграл финал Гран При и познакомился с Бекой…
— Классная музыка, сам написал? — спросил он, когда Макс закончил играть.
— Нет, — тот развернулся к нему на вертящемся стуле, — это Тончи Хульжич, хорватский композитор. Тебе понравилось?
— Я же сказал, — Юра сел в стоящее в углу кресло с облупившимися кожаными подлокотниками — классная.
— У меня где-то диск его есть, — Макс опять повернулся к клавишам, — возьми себе, может, решишь прогу поставить.
— Если я вообще их буду ставить, — Юра нервно дернул плечом.
— Решил бросить фигурное катание? — тот снова крутанулся на стуле к нему. — Серьезно?
— Не знаю пока еще… Может быть.
— Плисецкий, — Макс пристально посмотрел на него, — может, ты все же скажешь уже, что с тобой происходит такое?
— Полный пиздец, — Юра отвел взгляд.
— Я это уже понял. А конкретнее?
*
Так было уже — пять лет назад, почти шесть — когда Виктор свалил к Кацуки в Японию, а Юра, как дебил, увязался следом, чтобы вернуть легендарного многократного, и больно получил в итоге по своему заносчивому носу и самолюбию. И еще программу, которую он одновременно и ненавидел, и любил, как и поставившего ее Никифорова.
Но вроде с тех пор мозгов у него прибавилось, да и то непонятное болезненное чувство к Виктору прошло — не без участия Беки в обоих случаях — и вот снова что-то внутри него дрожит мелкой противной дрожью и заставляет нервничать и психовать...
— Это просто усталость, — сказал ему Фельцман после закрытой тренировки перед Миром — Юра ее завалил почти что полностью, ни одного прыжка не сделал нормально, и чуть не сорвался из-за этого в истерику прямо там, на катке, перед всеми.
— Вот сейчас все закончится, и отдохнешь, — Лилия сунула ему под нос стаканчик с чем-то вонючим и мерзким на вкус.
— Просто все и сразу навалилось, — сказал Бека, прижимая его крепче к себе.
Навалилось в последний год действительно все и сразу — так, как ни разу до этого. И подготовка к сезону не ладилась: Юру постоянно преследовали травмы — мелкие, вроде бы, но неприятные и выбивающие из графика тренировок, которые и так проходили на нервах, потому что музыка под проги все никак не подбиралась. А потом дедушка еще…словно удар в спину и под дых одновременно, когда ни дышать нормально не можешь, ни даже разогнуться, и перед глазами пелена из темных пятен и колючих слез, а все утешения типа «Все мы смертны», «Держись» и «Он тобой гордился» делают только еще только хуже и заставляют ненавидеть тех, кто так говорит.
Поэтому все свои медали Юра вырывал действительно с потом и кровью и вопреки, а не благодаря. И, если бы не поддержка Беки, он бы, скорее всего, совсем сломался, потому что сил, чтобы быть «новой русской легендой», «главной надеждой сборной» и всем прочим временами не было вообще никаких — ни физических, ни моральных. Хотелось просто упасть и лежать, растекшись бесформенной лужицей и бездумно глядя в потолок — он не воин, он задолбался им быть, не хочет, у него все болит, и Лилия достала уже своей хореографией!
Но Бека нависал сверху и смотрел прямо в душу чернющими глазами и говорил: «Юра». «Я с тобой». «Рожденный воином не может перестать им быть». И обнимал, гладя по голове. И целовал глубоко, шепча в губы: «Жаным»***. И Юре действительно становилось легче, особенно, когда они сидели на диване, укутавшись одним пледом — они специально купили большой — и засунув сбитые ступни под один пакет со льдом. И думалось, что действительно, чего он раскис и разнылся — он же не нежная фиалка Кацуки, мать его, и дерьмо не вечно, и скоро он, получив свою очередное «золото» на Мире, действительно отдохнет от всего. И они с Бекой побудут, наконец, вместе — не наездами между соревнованиями и сборами, а по-настоящему. И распакуют до конца уже год как стоящие по углам их квартиры («Фу, вокзалище!» — морщилась Бабичева каждый раз, когда приходила в гости) коробки с вещами. И будут тупо спать до обеда, не стремясь за короткий промежуток времени вместе наверстать все упущенное и успеть все на несколько недель вперед. И посмотрят, наконец, всех «Мстителей» по порядку. И выедут уже куда-нибудь за город обкатать новый Бекин BMW и парные шлемы…
В общем, всё у них будет хорошо и просто замечательно, у них в принципе все пять лет, что они друг друга знают, всё просто замечательно: полное взаимопонимание во всем — блядь, да они поссорились-то всего пару раз! — общие интересы, охеренный секс…
Бека — самый лучший, скала спокойствия и уверенности, за которой можно укрыться от разрывающих душу противоречий. Тот, кто всегда понимает лучше всех, кто принимает таким, какой есть, ради которого хочется становиться лучше, тот человек, рядом с которым хочется провести всю жизнь…
Наверное.
— Кацудон!
— Ммм? — Юри, продолжая сосредоточенного смотреть, как группка юниоров, которых он тренировал, и которые — кто бы мог подумать вообще! — смотрели на своего всегда вежливого тренера с большим благоговением и страхом, чем на орущего матюками Фельцмана, делает прыжки, вопросительно поднял брови.
— Можно спросить?
— Да, конечно, — кивнул тот, — сейчас только, погоди пожаруста… Таня-кун, — чуть повысив голос, позвал он, — за ногой опорной следи…
— И еще она корпус заваливает пиздец как, — Юра посмотрел, как та самая Таня-кун — с огромными глазищами и веснушками на лице — выходит из тройного лутца.
— С корпусом мы боремся,— заметил Кацуки, — Таня-кун, еще раз!
— Пока хуево боретесь, но она вроде бы не безнадежная. И вот тот рыжий…
— Митя-кун.
— И он тоже.
— Аригато, — Юри улыбнулся. — Так о чем ты хотер спросить?
— Спросить… — Юра постучал носком кроссовка по бортику. — Скажи, Кацудон, вот ты столько лет с Витькой… у тебя никогда не возникало желания… — он замялся, — ну… бросить его?
— Бросить Витю? — Кацуки, забыв про Таню-кун и остальных, развернулся к нему и удивленно хлопнул глазами, — Зачем мне это хотеть?
— Ну…— Юра пожал плечами, — не бросить, а просто… вдруг он не твой человек?
— А чей тогда?
Юра вздохнул — беседовать с этим блаженным, который до сих пор смотрит на Никифорова как на ожившее божество, изначально было бесполезной идеей.
— Всем перерыв десять минут! — крикнул Кацуки своим подопечным — те стайкой потянулись к выходу. — Юра, — он сел на сиденье и сняв очки, прищурился, — я понимаю, что ты…немножко нервничаешь, да? У меня, — он коротко улыбнулся, — тоже такое быро… перед свадьбой. Потому что вся эта суета и какой торт выбрать…И еще тетушка Мидори, как всегда…
— Да не нервничаю я, с чего ты взял? — фыркнул Юра — Кацудон в ответ недоверчиво вздернул брови, но ничего не сказал. — Просто интересно — как ты понял, что Витька твой человек. С которым ты проживешь всю жизнь.
— Как поняр… — тот пожал плечами, — не знаю… Наверное, — нацепив на нос очки, он посмотрел на Юру и улыбнулся, — так же, как ты про Отабека? Просто понял и всё.
— И всё…
Бека — именно его человек, Юра в этом не сомневался — с того самого момента, как в Барселоне пожал протянутую ему руку. Ну, может, чуть позже: когда они сидели в кафе и болтали обо всем на свете — вернее, это Юра не затыкался, а Отабек просто слушал молча и внимательно. И для Юры он и самый лучший друг, и брат, и любовник, но только…
В последнее время их отношения изменились — вроде бы неуловимо, но Юра это явно чувствовал — и не в лучшую сторону. И дело не в том, что в них стало меньше страсти — понятно, что нельзя всю жизнь трахаться, как одержимые кролики, хотя, в их-то возрасте… Исчезло другое, гораздо более важное — та особая теплота, которую чувствуешь рядом с близким человеком, и стало как-то… словно сквозняком по босым ногам потянуло.
Сначала думалось, что все из-за усталости, Юркиных, чуть не стоивших ему нервного срыва загонах, и травмы Отабека — тоже вроде бы незначительной, но неприятной, из-за которой он чуть было не слился на Мире, который он провел тоже на нервах. Какая уж здесь теплота и нормальное общение, тут как бы в штопор не сорваться вообще и накатывающую, как девятый вал, истерику.
Но и потом тоже, когда они слегка перевели дух, это ощущение осталось...
…когда одному комфортнее, чем вдвоем…
Они старались, конечно, распределяться на одни и те же этапы, но получалось далеко не всегда — и даже приехать поболеть друг за друга. Или Беке надо было уехать по делам в Алматы. И в такие моменты Юра безумно скучал, а сейчас же… нет, не радовался, конечно, но и не мотался по квартире из угла в угол, постоянно проверяя телефон на предмет сообщений — просто спокойно занимался своими делами. И даже трансляцию Четырех Континентов не стал ждать — рано утром у него была своя тренировка перед Европой.
…когда чужие прикосновения напрягают, и когда чувствуешь, что так же напрягают и твои.
Они всегда смотрели фильмы в обнимку, так же, как и спали, но теперь наоборот —садились в разные углы дивана. И в кровати тоже — чужое дыхание и горячее тело, прижимающееся вплотную, безумно раздражали и мешали уснуть, и Юра, дождавшись, пока дыхание Беки выровняется, аккуратно вылезал из-под его руки и отползал подальше. И даже сменил одно большое одеяло на два поменьше — чтобы спокойно заворачиваться в свое. А Бек, в свою очередь, говоря «Сегодня снова спина ноет» тоже выскальзывал из Юриных объятий на свою половину кровати.
…когда во время ужина молчание не уютное, разделенное на двоих, а тягостное и напрягающее — они вообще теперь ужинали вместе очень редко, да и завтракали тоже, по большей части уткнувшись в свои гаджеты. Лишь бы не общаться друг с другом, потому что в последнее время практически любой их разговор заканчивался ссорой.
— Вот смотри, — Юра нацепил на вилку огурец и ткнул в экран планшета, — когда ты заходил на флип, нога у тебя пошла вообще как сама по себе, и из-за этого выход смазался, ну и потом весь каскад… ты его буквально чудом вытянул. И потом вот на дорожке… в самом начале поскользнулся и ребро потерял и…
—Ну, — Отабек поморщился и саркастично улыбнулся, — не всем же быть гребаным техническим совершенством, как Юрий Плисецкий...
— Да причем тут это, Бека? — Юра поставил воспроизведение ролика на паузу, — и ты же знаешь, что и у меня с техникой далеко не всегда все хорошо…
— Но это не мешает тебе тыкать меня носом в мои ошибки.
— Я не тыкал, просто…
— Просто что? — хмыкнул Отабек. — Думаешь, я сам их не заметил?
— Нет, просто… — Юра пожал плечами, — я думал, что тебе интересно и…
— Гораздо интереснее было бы, если бы ты просто поздравил меня с третьим местом, а не устраивал вместо ужина разбор полетов, как обычно. Словно ты мой тренер.
— Хорошо, — вспыхнул Юра, — я буду молчать. Вообще. — он демонстративно закрыл вкладку с записью выступления Отабека на Четырех Континентах и уткнулся в «Твиттер».
— Вот и отлично, — Отабек, в свою очередь, открыл форум мотолюбителей.
…когда начинает безумно бесить вечное спокойствие.
Отабек, в отличие от моментально вскипающего по любому поводу Юры, был более сдержанным и спокойным, и Юре это нравилось и, по мнению многих, явно шло ему на пользу, потому что он тоже невольно начинал контролировать свои эмоции. Но в последнее время это же вечное спокойствие в любой ситуации начинало и нехило раздражать, и Юре хотелось сделать что угодно, что-нибудь, чтобы увидеть на лице Отабека хоть какие-то эмоции вместо привычного покерфейса. Но на все его язвительные замечания и мелочные придирки реакция была нулевой — словно Бек переключал их в фоновый режим, — и от этого Юра бесился еще больше.
…когда поневоле начинает казаться, что вместе они продолжают быть просто по инерции и в силу привычки…
Как соседи по квартире, у которых иногда бывает секс. Когда про него вспоминают, и просто потому, что вроде бы так надо — быстро и без долгих прелюдий и «не забудь выключить свет в ванной!»
Юра честно старался не загоняться, убеждая самого себя, что все это ему просто мерещится, потому что за последний год он превратился в мнительную белку-истеричку. Что у них все по-прежнему отлично и чудесно, и вот, они даже к свадьбе готовятся с активной помощью, хотя его никто и не просил, Никифорова и всех остальных типа как друзей, а на самом деле любящих гиенить троллей.
И даже вроде бы с семьей Беки все наладилось: вернувшись из Алматы он, криво улыбнувшись, протянул Юре синюю бархатную коробочку, сказав:
— Это от мамы.
— Серьги? — Юра удивленно поднял на него глаза.
— Это для сырга тагу, — объяснил Отабек, — ну, когда жених типа сватается. Тогда нужно обязательно дарить серьги невесте. С бриллиантами. Мама купила их давно — я еще мелкий был — где-то в комиссионке… Помню, — Бека улыбнулся, — она всем соседкам тогда хвасталась, что у моей невесты будут самые красивые серьги…
— Но у тебя нет невесты.
— У меня есть ты, — Отабек притянул Юру к себе, — Сен менің бақытымсың****, — выдохнул, прислонившись своим лбом к его лбу, — Поэтому апа и отдала их тебе…
— То есть, это типа… — Юра погладил россыпь мелких камней на подвесках, — как благословение?
— Типа, да, — Отабек поцеловал его. — Хотя я и говорил, что ты не носишь серьги. Но апатай настояла. И аже тоже…И они нас, кстати, в гости ждут…после свадьбы.
*
Don't kid yourself
And don't fool yourself
This love's too good to last
And I'm too old to dream…
Озеро было глубокого синего цвета — как и небо над ним — и, оказывается, вовсе не Женевским, как просветил Юру Макс, а Цюрихским, и очень похожая на Фонтанку речушка Лиммат не впадала в него, а наоборот — вытекала. Юре, честно говоря, на эти географические тонкости было плевать — ему просто нравилось приходить на набережную и, облокотившись о парапет, слушать очередной диск из богатой коллекции Макса, глядя на темно-синие с зеленью волны, по которым деловито сновали туда-сюда лодки и прогулочные катера. Или в одиночестве бродить с наушниками в ушах по мощеным камнем улицам и, задрав голову, рассматривать шпили Фраумюнстер и собора Святого Петра.
За неделю стало легче — внутри уже не так ухало и дрожало, и выть ночами в подушку от отходняка и мыслей «вот я дурак, зачем?» уже не хотелось, и, хотя на душе все еще было тошно и муторно, Юра почти не сомневался, что поступил правильно. Так действительно будет лучше для него и…
Он достал из кармана телефон — все же решился его включить, старательно игнорируя кучу сообщений от друзей и знакомых, в которых — Юра даже не сомневался — ничего хорошего для себя он не прочитает. Погладив пальцами фото на заставке, открыл телефонную книгу и нашел там нужный контакт — он всегда был в начале списка, даже Фельцману Юра звонил реже. И снова услышал механический голос, сообщающий, что абонент вне зоны доступа...
Бека больше не писал — нигде ни строчки — и не звонил, словно тоже ушел в подполье. Или просто не хочет с ним общаться после всего — имеет на это полное право, кстати, — Юра на его месте поступил бы точно так же. Но все равно такой игнор не радовал, хотя одновременно он и испытывал облегчение по поводу того, что их разговор откладывается, потому что совершенно не знал, что говорить, если Бека ответит, кроме банального и тупого «прости, но я не мог по-другому».
Но ведь он же действительно не мог!
— О-ля-ля!— сидящий в облюбованном Юрой кресле в гостиной Макса Крис улыбался, но глаза его за стеклами очков были при этом совершенно серьезными. — Кого я вижу! Наша Джулия Робертс!
— Это ты меня сдал? — спросил Юра у сидящего у рояля Ставинского.
— Я не специально, — пожал плечами тот, — просто так получилось…
— Он на самом деле не специально, — подтвердил Крис. — Просто селфи выложил, а Пхичит на нем рюкзак, похожий на твой, разглядел, ну я и решил проверить…
— Не знал, что Чуланонт еще и Шерлоком Холмсом подрабатывает… — Юра прислонился плечом к косяку. — Ну, проверил. И что дальше?
— Что дальше…Не переживай, — хмыкнул Джакометти, — сообщать твоему Ричарду Гиру, куда за тобой на коне мчаться, я не буду. Да и сомневаюсь я, — он поморщился и вздохнул, — что он вообще захочет это делать…
— А мне этого и не нужно, — пробормотал Юра.
— Ой ли? — Крис недоверчиво посмотрел на него.
— Представь себе.
— Тогда ты мудак, Плисецкий, — вздохнул Джакометти.
— Я ему то же самое сказал, — подал голос Макс.
— Да ему это сейчас кто только не скажет, — Крис задумчиво посмотрел на насупившегося Юру. — Вот какого русского хрена, а?
— Такого, — закусил губу тот, — были причины.
— А Отабек их знает?
— Он трубку не берет и вообще недоступен.
— Я не удивлен. Ты просто его не видел тогда… — Крис поморщился, — а вот мы все…
— Рвал и метал? — поинтересовался Макс.
— Да лучше бы рвал… — криво улыбнулся Джакометти. — Но по этому у нас Юрочка спец, и это, поверь, гораздо легче пережить, чем… Что делать планируешь дальше? — спросил он Плисецкого. — Не вечно же тебе у Макса тусить…
— Буду решать… все вопросы, — хмуро сообщил Юра.
— Это не может не радовать, mon cher, — кивнул Крис. — Надеюсь, что в обозримом будущем?
— У меня на завтра билет в Питер.
— Сообщу Вику, обрадую, — Джакометти достал из стоявшего у кресла бумажного пакета бутылку. — Макс, у тебя стаканы где?
— На кухне, — махнул рукой тот. — Только мне тоже того… — добавил он, — улетать... послезавтра.
— Ну не завтра же, как Юре, — Джакометти встал с кресла, потянулся и торжественно водрузил бутылку на деку рояля. — Так что…
*
Change everything you are
And everything you were
Your number has been called…
— А я думал, что ты снова сбежишь по дороге, — Виктор встречал Юру в «Пулково», и это напоминало события недельной давности, только в зеркальном отображении. — Например, куда-нибудь в Катманду.
— Очень смешно, ага, — буркнул тот — голова после пойла Криса была противно тяжелой, и даже выпитый в самолете кофе не помог.
— Да я и не смеюсь вовсе, Юрочка, — хмыкнул Никифоров. — Маленький ты эгоистичный пиздюк.
— Да кто бы говорил-то.
— Даже мне до такого как до Китая раком… Юр, — Виктор остановился и заглянул ему в глаза, — вот скажи — захуя?
— Потому что, — Юра посмотрел на серое небо за окнами — Питерская погода, как всегда, была в своем репертуаре — и направился к выходу.
— У вас же все хорошо было, — Никифоров зашагал рядом с ним.
— До много, блядь, ты знаешь про это хорошо! — Юра резко остановился и повернулся к нему, чувствуя, что его накрывает волной раздражения — как в большинстве случаев, когда Виктор пытался изобразить заботливого старшего брата-отца и еще хуй знает кого. — Заладили, блядь! Было хорошо, в том-то и дело! — зло выплюнул он. — Раньше! А сейчас… — он резко замолчал, снова почувствовав, как в горле разбух тошнотворный комок. Тоскливо посмотрел на серое, без единого просвета небо.
— Знаешь, детка, я тебе открою маленькую тайну, — сказал Никифоров, когда они в полном молчании дошли до сверкающей глянцевыми серебристо-голубыми боками Infiniti — «Машина истинных чемпионов», как гласил рекламный слоган. — Семейная жизнь она вообще в принципе нихуя не праздник с фейерверком каждый день и круглосуточной еблей. Иногда и будни трудовые случаются. И полная жопа.
— А то я не в курсе, ага, — Юра отвернулся к окну, по которому стекали дождевые капли.
— Тогда я вообще ничего не понимаю…
— Это твое обычное состояние. Совсем охуел? — Юра зло зыркнул на отвесившего ему подзатыльник Никифорова.
— А это чтобы ты вспомнил, что старшим хамить чревато, — невозмутимо ответил тот.
— Ох, простите, Виктор Андреевич, нас, пиздюков невоспитанных, — ядовито отозвался Юра, потирая затылок.
— Самокритика это хорошо, — безмятежно улыбнулся тот. — Прощаю. А теперь, — он уже серьезно посмотрел на Юру, — давай, Женя Лукашин, куда тебя везти в первую очередь?
— Тот в Питер сбежал вроде… — пробурчал тот.
— Тут ключевое слово именно «сбежал», Юрочка. Так куда?
— К Якову Борисовичу.
— Уверен, что туда? — Виктор вопросительно поднял бровь.
— Да, — кивнул он. — Там важнее.
— Ох, Юрка… — Никифоров покачал головой, — пороть тебя надо было… А теперь уже поздно. Ну, к дяде Яше так к дяде Яше…
Фельцман, увидев Юру, сурово глянул на него из-под сведенных бровей, но, вопреки ожиданиям, не начал орать о том, где его носило и кто он такой — просто после «Яков Борисович, поговорить бы» цепко ухватил его за плечо и повел в кабинет, бросив Никифорову:
— Проследи тут, чтобы не сачковали!
— Да мне бы, может, с вами… — попробовал возразить тот, на что Фельцман хмыкнул: «А то мы без тебя не разберемся-то, Вить!»
— Ну, — сказал он, когда они зашли в тренерскую, все стены которой были завешаны вырезками из газет и журналов с фотографиями учеников Фельцмана на пьедесталах — их регулярно обновляла Лилия, и около десятка тут были с Юриным лицом. — Давай, вещай, Плисецкий. Я тебя внимательно слушаю.
— Яков Борисович, я… — Юра замялся, — я хотел сказать вам…
— Ну так и говори тогда, что ты кота за яйца тянешь?
Юра глубоко вдохнул — как в воду прыгать собрался — и выпалил:
— Я хочу уйти.
— Вот так, значит? — Фельцман удивленно поднял брови. — Уйти… — он грузно опустился в стоящее у стола продавленное кресло. Побарабанил пальцами по столешнице. — Совсем? — спросил, глянув на застывшего посреди комнаты Юру.
— Нет, — качнул головой тот, — я хочу поменять тренера.
Это решение принимать было еще больнее мучительнее, чем то, другое — ведь именно Фельцман вытащил Юру к себе в группу, именно он учил его, решал проблемы, отстаивал, орал на тренировках, называл зазнавшейся бездарью и идиётом… Он заботился по-отцовски, жалел — неловко, словно стесняясь этого; носился с ним, когда Юра получал травмы… И уходить от него, да и от Лилии тоже, было действительно больно — словно по живому отрезать часть себя, но…
— Яков Борисович, я вам действительно благодарен за все по гроб жизни, вы же… Я бы без вас ни хрена ничего не добился, и…
— Ну, ты мне-то не говори, чего бы ты добился… — хмыкнул Фельцман, хлопая себя по карманам спортивной куртки. — Благодарен он… — он открыл нижний ящик стола, и, пошарив там, достал мятую пачку — нычку на черный день, которую (об этом знали даже зеленые юниоры) доставал только в случае глобальной задницы, и зажигалку. — Хуевая у тебя благодарность тогда, Плисецкий, — пробормотал, закуривая. — Будешь?
— Нет, спасибо, — Юра качнул головой и сцепил подрагивающие пальцы в замок за спиной. — Яков Борисович, я... действительно…
— Да все я понимаю, Юр, — тот глубоко втянул в себя дым и закашлялся, — фу, дрянь крепкая! Но, блядь, перед Олимпиадой….
Юра и сам прекрасно понимал, что рискует — участие в Олимпийских играх, как говорили у них, и так то ли подвиг, то ли граничащая с глупостью авантюра, а тут еще и…
— Я…просто я не могу по-другому.
— Не может он… — скривился Фельцман, стряхивая пепел в кружку с эмблемой ЦСКА, — давно ли стал такой нежной фиалкой-то…Что тебе тогда вообще в спорте делать, а, Плисецкий?
Юра не ответил — только глянул насуплено из-под челки, сжав челюсти.
— Ты дырку-то во мне не прожигай, не поможет, — фыркнул Фельцман. — Юр, — уже серьезно и, как показалось, даже жалобно сказал он, — ты бы подумал получше, а? Ну, мало ли что в жизни случается — подумаешь, не заладилось у вас, что ж теперь из-за этого…
— Я уже подумал, Яков Борисович, — твердо сказал тот. — Очень хорошо, честно, — он снова посмотрел на Фельцмана. — И это не только из-за того, что мы с Бекой… Это еще и мне надо самому, очень.
— Надо ему…— Фельцман загасил окурок о край кружки и тяжело поднялся с кресла, — еще один идиёт, который вместо башки другим местом думает…— он потянул раму окна, впуская в комнату свежий воздух.
— Яков Борисович, я… — Юра, глядя на прорезавшие его лоб глубокие морщины и седые волосы вокруг лысины, подумал, что Фельцман уже пиздец какой старый. И что большая часть седины и морщин у него наверняка и появилась от всех выебонов его подопечных, которые он разруливал, — просто я хочу расти дальше.
— Расти он хочет, видите ли, — скривился Фельцман. — Словно тебе здесь этого делать не дают…К кому ты хочешь свалить? — спросил он.
— Я… связался с Айрапетяном, и он вроде бы согласился.
— «Вроде бы», — Фельцман криво усмехнулся. — Да Рафа, небось, чуть от счастья там не умер — хрена ли, такой ученик, которого учить ничему не надо уже…Знай только мозги вправляй время от времени, чтобы херней не страдал… А он это умеет, — хмыкнул он, — в отличие от меня. Он тебе финтить не даст.
— Я надеюсь, — улыбнулся Юра.
— Надейся… — Фельцман, глядя в окно, пожевал нижнюю губу. — Это все, конечно, охереть как хорошо, но, Плисецкий, ты о другом еще подумай: если ты уедешь, то я прикрывать твой тощий зад и отстаивать тебя перед федрой за все твои выкрутасы я уже не смогу. И они тебе их припомнят, причем еще круче, чем Витьке с его Кацуки.
— Платить перестанут? — криво усмехнулся Юра. Деньги — не очень большие, но все же, — федерация им платила исправно, и льдом тоже худо-бедно обеспечивала, и коньками — особенно тех, кто в топе. Но, по негласным правилам, только если ты тренировался у своих и в России. Если же ты сваливал куда-то, пусть даже вроде бы и к своим, отношение становилось совершенно другим.
— И это тоже, — кивнул Фельцман. — Оставят копейки для вида, а так будешь надеяться только на призовые.
— Ну, будет еще один стимул усердно тренироваться?
— …и чемпионом России ты не будешь уже никогда, — Яков посмотрел, наконец, на Юру.
— Пофиг, — скривился тот. — Пусть другие становятся теперь, уступаю. Вон, Яцевич, например, ему сам бог велел после Мира. В конце концов, в сборную я все равно попаду.
— Попадешь, конечно, ты же квоты для нее и выбил… Главное, не накосячь и травму не заработай. Особенно связки на левой береги, не рви жопу сразу, — Фельцман дернул уголком рта. — Раф, конечно, не Витька, но тоже постановщик хороший, так что за проги можешь не волноваться.
— Я вообще-то сам хочу себе их ставить.
— Ну-ну, — хмыкнул Яков, — дерзай тогда сам… Дурак ты большой, Юрка, — сдавленно сказал он, подходя к нему и стискивая в своих объятьях — как делал всегда, когда он выигрывал. И когда проигрывал — тоже. — С кем меня оставляешь…
— Вам там Кацудон натаскал юниоров…— Юра обнял его в ответ, снова чувствуя комок в горле и подступающие к глазам слезы.
— Да что он там натаскал, я тебя умоляю… — Фельцман похлопал его по спине, — союз больных и нищих. Если надумаешь вернуться — милости прошу. Но лучше не надо.
— Спасибо, — пробормотал Юра в плечо его спортивной куртки. — Я не вернусь.
— Я надеюсь.
— Ну как? — поинтересовался Никифоров, когда Юра подошел к бортику катка.
— Все нормально, — он помахал тревожно глянувшему на него с другого конца катка Кацудону. — Вить, вот видишь же, что мелкий лажает, — кивнул на лед, — какого хрена молчишь-то?
— Там Юри прекрасно справляется, — Виктор внимательно посмотрел на него. — Что тебе Яков сказал?
— Что я идиёт, — хмыкнул Юра. — И что Айрапетян классный тренер…
— Классный, да… Юрк, а ты что, реально хочешь к нему?
— Нет, блядь, я просто прикалываюсь так! — огрызнулся тот. — А куда еще, не к Леруа же!
— Ну… — Виктор пожал плечами, —Мы бы вас как-нибудь развели с Беком… В конце концов, я бы мог…
— Вить, — Юра покачал головой, — я тебя, конечно, люблю и уважаю, но тренер из тебя на букву «х». Не подумай, что хороший.
— Между прочим, — Никифоров сжал губы в куриную гузку и недовольно прищурился, — не все так считают!
— Так я-то не все, — улыбнулся Юра. — Нет, Вить, — сказал он уже серьезно, — надо рубить концы. И начинать все сначала.
— Ты уверен насчет концов? — спросил тот.
— Да.
— И другие, — Никифоров выразительно поднял брови, — концы тоже рубить будешь?
— Кажется, те еще раньше обрубились…
— Думаешь? — Юра только плечом в ответ дернул. — Вам нужно поговорить. Тебе и Беку.
— Сомневаюсь, что он захочет… — пробормотал Юра, разглядывая изрезанный лезвиями коньков лед.
— Значит, сделай так, чтобы он захотел, ты же его знаешь, как никто. — Никифоров повернулся к нему.
— А смысл в этих разговорах?
— Объясниться и решить все? Ну, и даже если любовь прошла… зачем терять друга?
— Ты сам-то веришь, что мы останемся друзьями после всего? — недоверчиво скривился Юра.
— Думаю, это будет зависеть от вас, — пожал плечами Виктор.
____
* золотце
** до свидания
*** моя душа
**** ты - мое счастье
@темы: Рейтинг: NC-17, авторский фик, Категория: слеш, Персонаж: Виктор Никифоров | Victor Nikiforov, Персонаж: Катсуки Юри | Katsuki Yuri, Персонаж: Пхичит Чуланонт | Phichit Chilanont, Персонаж: Юрий Плисецкий | Yuri Plisetsky, Персонаж: Георгий Попович | Georgi Popovich, Персонаж: Кристофф Джакометти | Christophe Giacometti, Персонаж: Отабек Алтын | Otabek Altin, Персонаж: Жан-Жак Лерой | Jean-Jacques Leroy, Персонаж: Яков Фельцман | Yakov Feltsman, Персонаж: Мила Бабичева | Mila Babicheva, Отаюра | кумыс, Big Bang 2017, Плерой | брошетт
-
-
06.07.2017 в 02:37-
-
06.07.2017 в 02:38-
-
06.07.2017 в 02:42-
-
06.07.2017 в 02:45-
-
06.07.2017 в 02:47-
-
06.07.2017 в 02:50-
-
06.07.2017 в 02:54-
-
06.07.2017 в 02:57-
-
06.07.2017 в 02:59-
-
06.07.2017 в 03:03-
-
06.07.2017 в 03:04-
-
06.07.2017 в 03:07-
-
06.07.2017 в 03:08-
-
06.07.2017 в 03:11-
-
06.07.2017 в 03:15-
-
06.07.2017 в 03:17-
-
06.07.2017 в 03:22-
-
06.07.2017 в 03:26-
-
06.07.2017 в 03:38-
-
06.07.2017 в 07:08-
-
06.07.2017 в 08:05-
-
06.07.2017 в 09:26-
-
06.07.2017 в 09:32-
-
06.07.2017 в 09:41AmoMans, спасибо, я тоже Юру хорошо понимаю)
-
-
06.07.2017 в 10:25-
-
06.07.2017 в 11:29-
-
06.07.2017 в 11:29-
-
06.07.2017 в 19:26мне очень понравилось!!!
очень крутой ДжейДжей, и Юрочка мужик пошел за медалью и фатой
-
-
06.07.2017 в 19:28Классно, но мало
-
-
06.07.2017 в 19:32Вам спасибо, я очень старалсо, но не достаралсо местами)
а реальный крутой мужик там у них вообще Бабичева))